Звенит слава в Киеве — Озерецкая Е.
Страница 4 из 24
Звенит слава в Киеве
Глава V. НЕВЕСТА
Зачастил Андрей в лес, к старому дубу. Как начнёт солнце к закату клониться, так его ровно чары какие тянут прочь из дворца княжеского. А уходить было не просто. Стали замечать, спрашивать, посмеиваться.
Предслава всегда встречала его радостно. У одинокой девочки никогда не было сверстников, и тепло человеческой дружбы впервые вошло в её жизнь.
— Почто вы с дедом в лесу хоронитесь? — спросил как-то Андрей. — Ведь глушь кругом, зверьё бродит. Долго ли до греха? А вас всего-то — старый да малый…
— Нельзя нам иначе, — нахмурилась девочка, — деду так надобно.
— Ну, а ты-то? Аль не можешь с другими сродниками жить?
— Нет их у меня…
— Совсем никого?
— Тётка одна есть под Суздалем, — неохотно призналась Предслава.
— К. тётке бы и перешла.
— А деда без помощи кинуть?
— Да какая от тебя помощь?
Предслава рассмеялась.
— А кто ж, по-твоему, по хозяйству управляется? Медведи, что ли? Я и стряпаю, и стираю, и за пчёлами в нашем бортном дереве хожу. Дед-то уж совсем немощный стал…
— Свела бы меня когда к нему повидаться…
— Нельзя того. Не хочет он никого видеть. И мне не велит. Я к тебе сюда тайком прибегаю. Узнает — серчать станет…
— Чем же я так плох?
— Не ты плох. О князе твоём он слышать не может.
— Чудно! Добр да милостив князь Ярослав!
— Эх, Андрей! Чего не знаешь, о том молчи. Не ко всем князь милостив. Простому люду от него иной раз ох как худо приходится…
— Неправда это!
Багровый румянец залил смуглые щёки девочки, и глаза её гневно засверкали.
— А слыхал ли ты когда про суздальскую беду?
— Это про голод, что ли?
— Да, про голод. И как народ поднялся против богатых, как в кладовые ихние голодный люд кинулся, хозяев побил, что хлеб прятали. [1024 год. Первое известное восстание крестьян на Руси.] Тогда-то всем волхвы верховодили. Такие ж, как дедушка, и он с ними был. За старину, за волю, за жизнь сытую, свободную встали… Худа ли они хотели? А что твой князь сделал? Почитай, что всех их истребил. А кто уцелел — хоронится, от неминучей смерти спасается. И досель княжие людишки, ровно волки лютые, по их следу рыщут…
Андрей молчал. Не мог он во всём этом разобраться. Смутно понимал, что князь Ярослав бился за всё то новое, что Русь к славе двигало, а волхвы со стариной своей назад тянули. Но надо ль было кровь лить? Людей истреблять?
— Молчишь? — усмехнулась Предслава. — Так куда ж нам из лесу идти? Нет для нас иного места. Да ладно, будет об этом. Лучше ты расскажи мне чего-нибудь…
— Об чём?
— Ну, обо всём, что на свете делается. Ничего ведь я не знаю. Какой из себя Киев-град? Что за люди живут? Какую одежду носят? Какие дома у них? Видала я издали золото на куполах — так и горит, с солнышком спорит…
Много-много часов проводили они за беседой у старого дуба. Много рассказывал Андрей обо всём, что знал, о чём слыхал. А Предслава жадно слушала и засыпала Андрея вопросами.
— Красивая, говоришь, Анна-то? — спросила она однажды.
— Очень. Косы как жар блестят, глаза синие-синие, а сама ладная такая. И весёлая, добрая.
— Сколько ж ей лет?
— Да твоя однолетка. Тринадцатый год пошёл.
— И тебя привечает?
— Дружны мы с ней сызмальства…
Предслава нахмурилась, исподлобья взглянула на Андрея.
— Ну, и шёл бы к ней. На что тебе сюда-то ходить? Собой я черным-черна, платье на мне — тряпьё старое, жильё — землянка ветхонькая. Ступай-ка прочь!
— Ан не пойду! — засмеялся Андрей. — Что мне до платья твоего аль до землянки? Ты мне нужна.
— Ой ли?
— Вишь, от дворца княжего к тебе в лес убегаю…
— И то удивляюсь…
Андрей взял маленькую, горячую, перепачканную смолой руку.
— Послушай, Предслава. Ты покамест ещё подросточек-слётышек, да и я ещё на своих ногах не стою, из своих рук не гляжу. А время пройдёт, я в люди выйду, ты заневестишься…
Андрей запнулся. Краска смущения залила его высокий лоб. Предслава глядела куда-то в сторону, слабо пытаясь отнять руку.
— Ну и что ж с того? — тихо, еле слышно вымолвила она.
— А то, что приду я тогда деду твоему в ноги кланяться, тебя в жёны просить… Пойдёшь за меня?
Предслава молчала, всё так же глядя в сторону.
— Пойдёшь ли? — повторил Андрей.
Девочка медленно повернулась к нему, и Андрею показалось, что она вдруг как-то повзрослела.
— Слушай же и ты меня, Андрей, — начала Предслава. — Что в жизни сбудется — про то нам неведомо. Но знай: либо ничьей мне женой не бывать, либо твоей буду.
И, легко коснувшись губами лба Андрея, девочка встала. Встал и Андрей. Низко-низко, как и князю не кланивался, склонился он перед Предславой.
— Так и быть тому, — торжественно произнёс он, — ты теперь перед богом невеста моя наречённая. И не разлучимся мы отныне и до веку…
— Ох, не говори так, — испугалась Предслава, — не ровён час — сглазишь. Лес кругом, нечисть всякая — услышат, беда будет.
— Не помешает вся твоя нечисть свадьбе нашей, Предславушка.
Предслава грустно поглядела на Андрея.
— Но если и забудешь ты меня, пока жива — другого не полюблю… Носи ж всегда перстень мой с Перуном-камнем. А теперь — ступай, Андрей. Поздно уж. Время мне деду поесть собрать, да и тебе пора возвращаться, не то хватятся. Прощай!
— Не прощай — до свиданья! — возразил Андрей. — К невесте-то можно и почаще наведываться. Скоро-скоро опять я к тебе приду!
— Приходи — ждать буду! — светло, радостно улыбнулась девочка.