Витя Малеев в школе и дома

Страница 17 из 21
 

Витя Малеев в школе и дома (Глава 17)

Когда мы вышли из кабинета директора, то увидели, что Володя и все ребята дожидались нас в коридоре. Они моментально окружили нас и стали спрашивать:
— Ну что? Что вам Игорь Александрович сказал? Что вам будет?
— Простил. Теперь уже ничего не будет, — ответил я.
— Ну вот и хорошо! — обрадовался Толя. — Пойдемте в пионерскую комнату, поговорим. Надо поговорить.
Мы все гурьбой пошли в пионерскую комнату. Шишкин вошел последним.
— Иди, иди, Шишкин, не бойся! — говорил Юра. — Никто тебя ругать не будет.
Мы сели вокруг стола, и Володя сказал:
— Теперь поговорим, ребята, как помочь Шишкину. Он плохо учился и в конце концов дошел до того, что совсем перестал ходить в школу. Но мы все тоже виноваты в этом. Мы не обращали внимания на то, как он учится, и не помогли ему вовремя.
— Мы, конечно, тоже виноваты, — ответил Ваня. — Но и Шишкин должен понять, что надо учиться лучше. Если он не возьмется теперь, то это опять может плохо кончиться.
— Правда, Шишкин, только ты не обижайся, это опять может плохо кончиться, — сказал Юра. — А мы поможем тебе, честное слово! Все, что надо, сделаем.
— А как помогать? — сказал Лепя Астафьев. — Мы ведь ему помощника выделили. Видно, Алик Сорокин плохо занимался с ним, раз такие результаты.
— Может быть, вы и не занимались совсем? — спросил Володя Алика.
— Почему — не занимались? Мы занимались! — ответил Алик.
— Сколько же раз вы занимались?
— Ну, я не помню. Раза два или три.
— Раза два или три? — удивился Юра. — Да ты должен был каждый день заниматься с ним, а не раза два или три. Сам обещал на собрании. Мы тебе это дело доверили, а ты не оправдал доверия!
— Как же я мог оправдать доверие? — сказал Алик. — К нему придешь, а его дома нет. Или придешь, а он говорит:
«Я сегодня не в настроении заниматься». Ну, я и бросил.
— Ишь ты, «бросил»! — сказал Юра. — Ты должен был на звене поставить вопрос, чтоб звено помогло. Шишкин у нас неорганизованный. Ты вот хорошо учишься, о себе позаботился, а о товарище позаботиться не захотел… Ну ладно, я тоже виноват, что не проверил тебя.
— Я теперь буду хорошо заниматься с Шишкиным, — сказал Алик. — Я шахматами увлекся, поэтому так и вышло.
— Нет, — ответил Володя, — больше мы тебе этого дела не доверим.
— Теперь я буду с Шишкиным заниматься, — сказал я. — Мне Игорь Александрович велел.
— Что ж, — сказал Володя, — раз тебя Игорь Александрович назначил, то и мы тебя на это дело выделим. Правда, ребята?
— Конечно, — согласились ребята. — Пусть занимается, раз Игорь Александрович сказал.
Сбор кончился, и мы вышли на улицу. Шишкин по дороге долго молчал, все думал о чем-то, потом сказал:
— Вот, оказывается, какой я скверный! Никакой у меня, силы воли нет! Ни к чему я не способный. Ничего из меня путного не выйдет!
— Нет, почему же? Ты не такой уж скверный, — попробовал я утешить его.
— Нет, не говори, я знаю. Только я сам не хочу быть таким Я исправлюсь. Вот ты увидишь. Честное слово, исправлюсь! Только ты уж, пожалуйста, помоги мне! Тебе ведь Игорь Александрович велел. Ты не имеешь права отказываться!
— Да я и не отказываюсь, — говорю я. — Только ты меня слушайся. Давай начнем заниматься с сегодняшнего же дня. После обеда я приду к тебе, и начнем заниматься.
После обеда я сейчас же отправился к Шишкину и еще на лестнице услышал собачий лай. Захожу в комнату, смотрю — Лобзик уже сидит на стуле и лает, а Костя щелкает пальцами у него перед самым носом.
— Это, — говорит, — я его приучаю к сигналу, как Игорь Александрович учил. Давай немножко позанимаемся с Лобзиком, а потом начнем делать уроки. Все равно ведь Лобзика учить надо.
— Э, брат, — говорю я, — сам сказал, что с Лобзиком начнешь заниматься после того, как исправишься по русскому языку, и уже передумал.
— Кончено! — закричал Шишкин. — Пошел вон, Лобзик! Вот, даже смотреть на него не стану, пока не исправлюсь по русскому. Скажи, что я тряпка, если увидишь, что я занимаюсь с Лобзиком. Ну, с чего мы начнем?
— Начнем, — говорю, — с русского.
— А нельзя ли с географии или хотя бы с арифметики?
— Нет, нет, — говорю. — Я уж на собственном опыте знаю, кому с чего начинать. Что нам по русскому задано?
— Да вот, — говорит, — суффиксы «очк» и «ечк», и еще мне Ольга Николаевна задала повторить правило на безударные гласные и сделать упражнение.
— Вот с этого ты и начнешь, — сказал я.
— Ну ладно, давай начнем.
— Вот и начинай. Или, может быть, ты думаешь, что я с тобой буду это упражнение делать? Ты все будешь делать сам. Я только проверять тебя буду. Надо приучаться все самому делать.
— Что ж, хорошо, буду приучаться, — вздохнул Шишкин и взялся за книгу.
Он быстро повторил правило и принялся делать упражнение. Это упражнение было очень простое. Нужно было списать примеры и вставить в словах пропущенные буквы. Вот Шишкин писал, писал, а я в это время учил географию и делал вид, что не обращаю на него внимания. Наконец он говорит:
— Готово!
Я посмотрел… Батюшки! У него там ошибок целая куча! Вместо «гора» он написал «гара», вместо «веселый» написал «виселый», вместо «тяжелый» «тижелый».
— Ну-ну! — говорю. — Наработал же ты тут!
— Что, очень много ошибок сделал?
— Да не так чтоб уж очень много, а, если сказать по правде, порядочно.
— Ну вот! Я так и знал! Мне никогда удачи не будет! — расстроился Костя.
— Здесь не в удаче дело, — говорю я. — Надо знать, как писать. Ты ведь учил правило?
— Учил.
— Ну, скажи: что в правиле говорится?
— В правиле? Да я уж и не помню.
— Как же ты учил, если не помнишь?
Я заставил его снова прочитать правило, в котором говорится о том, что безударные гласные проверяются ударением, и сказал:
— Вот ты написал «тижелый». Почему ты так написал?
— Наверно, «тежелый» надо писать?
— А ты не гадай. Знаешь правило — пользуйся правилом. Измени слово так, чтоб на первом слоге было ударение.
Шишкин стал изменять слово «тяжелый» и нашел слово «тяжесть».
— А! — обрадовался он. — Значит, надо писать не «тижелый» и не «тежелый», а «тяжелый».
— Верно, — говорю я. — Вот теперь возьми и сделай упражнение снова, потому что ты делал его и совсем не пользовался правилом, а от этого никакой пользы не может быть. Всегда надо думать, какую букву писать.
— Ну ладно, в другой раз я буду думать, а сейчас пусть так останется.
— Э, братец, — говорю, — так не годится! Уж если ты обещал слушаться меня, слушайся.
Шишкин со вздохом принялся делать упражнение снова. На этот раз он очень спешил. Буквы у него лепились в тетрадке и вкривь и вкось, валились набок, подскакивали кверху и заезжали вниз. Видно было, что ему уже надоело заниматься. Тут к нам пришел Юра. Он увидел, что мы занимаемся, и сказал:
— А, занимаетесь! Вот это хорошо! Что вы тут делаете?
— Упражнение, — говорю. — Ему Ольга Николаевна задала.
Юра заглянул в тетрадь.
— Что же ты тут пишешь? Надо писать «зуб», а ты написал «зуп».
— А какое тут правило? — спрашивает Шишкин. — У меня правило на безударные гласные, а это разве безударная гласная?
— Тут, — говорю, — такое правило, что надо внимательно списывать. Смотри, что в книжке написано? «Зуб»!
— Тут тоже есть правило, — сказал Юра. — Надо изменить слово так, чтобы после согласной, которая слышится неясно, стояла гласная буква. Вот измени слово.
— Как же его изменить? «Зуб» так и будет «зуб».
— А ты подумай. Что у тебя во рту?
— У меня во рту зубы, и язык еще есть.
— Про язык тебя никто не спрашивает. Вот ты изменил слово: было «зуб», стало «зубы». Что слышится: «б» или «п»?
— Конечно, «б»!
— Значит, и писать надо «зуб». В это время пришел Ваня. Он увидел, что мы занимаемся, и тоже сказал:
— А, занимаетесь!
— Занимаемся, — говорим.
— Молодцы! За это вам весь класс скажет спасибо.
— Еще чего не хватало! — ответил Шишкин. — Каждый ученик обязан хорошо учиться, так что спасибо тут не за что говорить.
— Ну, это я так просто сказал. Весь класс хочет, чтоб все хорошо учились, а раз вы учитесь, значит, все будет хорошо.
Тут опять отворилась дверь, и вошел Вася Ерохин.
— А, занимаетесь! — говорит.
— Что это такое? — говорю я. — Каждый приходит и говорит: «А, занимаетесь», будто мы первый раз в жизни занимаемся, а до этого и не учились вовсе!
— Да я не про тебя говорю, я про Шишкина, — ответил Вася.
— А Шишкин что? Будто он совсем не учился? У него по всем предметам не такие уж плохие отметки, только по русскому…
— Ну, не сердись, я так просто сказал. Я думал, что он не занимается, а он занимается, вот я и сказал
— Мог бы хоть что-нибудь другое сказать. Будто других слов нет на свете!
— Откуда же я знал, что это вас так обидит? По-моему, ничего тут обидного нет.
Тут снова отворилась дверь, и на пороге появился Алик Сорокин.
— Сейчас тоже, наверно, скажет: «А, занимаетесь!» — прошептал Шишкин.
— А, занимаетесь! — улыбнулся Алик Сорокин. Мы все чуть «от смеха не лопнули.
— Чего вы смеетесь? Что я такого смешного сказал? — смутился Алик.
— Да ничего. Мы не над тобой смеемся, — ответил я. -А ты чего пришел?
— Так просто. Думал, может, моя помощь понадобится.
— Может быть, и шахматы с собой захватил? — спросил я.
— Ах я растяпа! Забыл шахматы захватить! Вот бы мы и сыграли тут!
— Нет, ты уж с шахматами лучше уходи отсюда подальше, — сказал Юра. Пойдемте домой, ребята, не будем им мешать заниматься.
Ребята ушли.
— Это они приходили проверить, учимся мы или нет, — сказал Костя.
— Ну и что же? — говорю я. — Ничего тут обидного нет.
— Что же тут обидного? Я и не говорю. Ребята хорошие, заботливые.
— А Ольга Николаевна сказала маме, что ты не ходил в школу? — спросил я Костю.
— Сказала. И маме сказала и тете Зине сказала! Знаешь, какая мне за это была головомойка! Ох, и стыдили меня — век помнить буду! Но ничего! Я и то рад, что все теперь кончилось. Я так мучился, пока не ходил в школу. Чего я только не передумал за эти дни! Все ребята как ребята: утром встанут — в школу идут, а я как бездомный щенок таскаюсь по всему городу, а в голове мысли разные. И маму жалко! Разве мне хочется ее обманывать? А вот обманываю и обманываю и остановиться уже не могу. Другие матери гордятся своими детьми, а я такой, что и гордиться мною нельзя. И не видно было конца моим мучениям: чем дальше, тем хуже!
— Что-то я не заметил, чтоб ты так мучился, — говорю я.
— Да что ты! Конечно, мучился! Это я только так, делал вид, будто мне все нипочем, а у самого на душе кошки скребут!
— Зачем же ты делал вид?
— Да так. Ты придешь, начнешь укорять меня, а мне, понимаешь, стыдно, вот я и делаю вид, что все хорошо, будто все так, как надо. Ну, теперь конец этому, больше уже не повторится. Как будто буря надо мной пронеслась, а теперь все тихо, спокойно. Мне только надо стараться учиться получше.
— Вот и старайся, — сказал я. — Я и то уже начал стараться.

— Страница 17. —