Сказочное наказание — Ногейл Б.
Страница 13 из 34
Сказочное наказание (повесть)
2. Я уже не ребенок
У себя дома я причитаний, слава богу, не услышал, мои предки в общем люди разумные, но и они в то, что я жив и здоров, поверили, только когда я скинул с себя все до трусов и склонился над умывальником. Словно незримо кружа вокруг меня, они обследовали мой торс так, будто это редчайшая скульптура Мысльбека, изображение которой висит у нас в школе. Убедившись, что испытания, выпавшие мне на долю, я перенес без урона для себя и что уши и шею исправно отмываю без напоминаний, как прежде, каждый высказался насчет моего пребывания в замке в присущей ему манере.
— Сдается, эта неделя кое в чем пошла ему на пользу, — заметил отец.
— А вы не голодали? — озабоченно спросила мама. — И где же вы спите? А еду готовите сами? А как по ночам — не холодно? — выспрашивала она в таком темпе, что с ответом мне пришлось подождать, пока из материнского сердца не излились все тревоги.
Брат молчал: все это время он провел в военных лагерях и славно служил отчизне, как выражается наш директор.
Пришлось мне живописать наши приключения. Я честно начал с первых стуков в замковые ворота и закончил повествование нашим маршем к автобусной станции. Мама во время моего рассказа то и дело качала от удивления головой, а отец пытливо поглядывал на меня, иногда спрашивая: «А ты не привираешь?»
Я не забыл упомянуть, каким образом и сколько старых книг и журналов мы выкинули с чердака. Когда я закончил, мама сказала:
— Столько дел за одну неделю! Теперь уж их могли бы оставить дома, ты не находишь, отец? Сходи-ка в комитет и скажи, что детей наказали — и довольно.
От неожиданности у меня перехватило дыхание, и я с испугом уставился на отца.
— Как это… Да нет же, мы должны туда вернуться… Мы обязаны там еще… все починить… привести в порядок, — заикаясь выпалил я.
Отец, отвернувшись к окну, молча смотрел в сад. И поглаживал тыльной стороной руки по подбородку, как делал всегда, если должен был принять серьезное решение.
— Но ведь это просто безответственно — посылать детей бог знает куда. Где так опасно, — среди гробовой тишины произнесла мама.
«А птичник? Папа, ну скажи хоть что-нибудь!» — свистело и шипело у меня где-то внутри, и, наверное, в эту минуту от нетерпения я на несколько сантиметров приподнялся на стуле. Но выкрикнуть все это вслух не осмелился, потому что никто ни о чем меня не спрашивал, а вмешиваться в разговор родителей у нас не позволялось.
— Кто знает, в какую еще ловушку их там заманят, — снова заговорила мама. — Да я от страха глаз не сомкну.
— Ну что же, — вздохнул папа, побарабанил пальцами по подоконнику и отошел от окна. Остановился передо мною. — Ну что же? Сам заварил кашу, сам теперь и расхлебывай. Небось никто там тебя не укусит.
Я изо всех сил старался сдержаться, чтоб от радости не броситься к нему на шею. Отец взглянул на маму.
— Пусть понемногу привыкает к самостоятельности, он уже большой.
— Да ведь он еще ребенок, — возразила мама. — И если ты настоящий отец, то постараешься, чтоб он остался дома.
— А я не желаю! — воскликнул я. — Не хочу я сидеть дома, и я уже не ребенок!
Отец легонько шлепнул меня по затылку.
— Не ори, — сухо сказал он, а потом добавил: — Иди-ка прогуляйся!
3. Аленка пропала
Я медленно плелся по тополиной аллее, что тянулась до самого вокзала, где в одном из новых домов жила Аленка. Разные чувства смешались в моей душе. Стоило подумать о маме, как меня одолевала жалость, а когда вспоминалось, какими словами неделю назад выпроваживал меня из дома отец, я снова кипел от возмущения. А кроме жалости и упрямства, я сознавал, как мне снова хочется вместе со своей компанией уйти куда-нибудь в заброшенные края, где можно полагаться только на себя, где никто не посмеет отнекиваться — завтра, дескать, не смогу, родители не отпустят. Мне хотелось, чтобы в этом огромном мире у нас образовался свой собственный, маленький мирок, где мы были бы и судьями, и советчиками, и командирами. Рассуждая так, я вовсе сбрасывал со счетов Станду. Наверное, оттого, что он никогда не подчеркивал своего превосходства, хотя был и старше нас, и умнее, и опытнее.
Подойдя к Аленкиному дому, я обнаружил, что ее родители сидят под окном на лавочке, проводя субботний вечер так же, как это принято и в нашей семье. Мать штопала, а отец читал газеты. Над его головой вились облачка табачного дыма, через распахнутое окно кухни доносился голос радиодиктора, а на гребне крыши распевал черный дрозд. Этакая семейная идиллия, которая меня не раздражала только в одном случае — если у меня с собой интересная книга. Однако для полноты картины недоставало одной особы.
— Добрый вечер! — поздоровался я прямо через калитку. — Аленка дома?
Пани Ванькова вздрогнула и оторвалась от шитья. Рядом с ней зашелестела газета, и с правой стороны выплыла трубка.
— Алена уехала в замок Винтице, — буркнул пан Ванек и снова исчез за разворотом «Руде право».
— Да ведь это же Лойзик! — воскликнула пани Ванькова. — Лойзик Шульц!
Газета в руках пана Ванека держалась по-прежнему стойко и прямо, а из-за нее доносилось какое-то равнодушное бормотание.
— Ну да, и я ему сказал, что Алены нету дома.
— Папочка, да ведь это он швырялся кооперативными яйцами, — зашептала Аленина мама.
— Никаких яиц нам не требуется, — заворчал пан Ванек. — У тебя что, собственные куры не несутся?
— Господи! — всплеснула руками его супруга, швырнула дырявый носок на стол и с испуганным лицом подбежала к калитке. — А где Алена? Что с ней?
Я глядел на нее и ничего не понимал.
— Ничего. Но где Алена, я не знаю. Разве она не дома?
— Дома? — простонала пани Ванькова. — Мы ее уж неделю не видели!
— Понятно, — кивнул я, хотя понятного ничего не было, скорее, все было подозрительно. — Мы только сегодня в три часа дня вернулись домой. И Аленка тоже.
После этого сообщения даже пан Ванек оторвался от захватывающего чтения свежих новостей. Швырнув полотнище газеты на кувшин с пивом и груду носков, он оторвался от скамейки и очутился возле калитки — довольно резво для своих внушительных габаритов. Я не заставил себя упрашивать и тут же вывалил все события последних часов.
— В три? — задумался пан Ванек, усиленно крутя мизинцем в ухе. — Слышишь, мамочка, в три часа! Это тебе ничего не говорит? А чем же, собственно, мы были заняты в это время? Что-то скверное творится у меня с памятью, — пожаловался он.
— Да ведь мы были у тети Ружены! — воскликнула пани Ванькова. Очевидно, память служила ей по-прежнему безотказно. — Часы дяде Рудольфу в починку отнесли.
— Верно, — кивнул Аленин папа, пыхнул трубкой и мастерски плюнул через забор. — А вернулись в четвертом часу, когда проехал поезд из Пльзени.
— Значит, девочка сюда не приходила, — внесла свои уточнения его супруга и покачала головой; в глазах у нее застыл ужас.
Я пожал плечами.
— Может, она вам навстречу направилась?
— Нет, тогда мы бы встретились, к дяде Рудольфу ведет только одна дорога. Другого моста через речку у нас пока нет.
— А может, она решила сократить путь и переправилась через речку, — высказал я еще одно предположение.
Оно показалось мне наиболее правдоподобным. Но произносить его вслух мне не следовало. В материнском сердце такие вероятности рождают самые тяжелые предчувствия.
— Могла ведь и утонуть! — всхлипнула пани Ванькова, заламывая руки, как если бы Алена задумала переплыть Ла-Манш.
— Не дури, мамочка, — сухо оборвал ее пан Ванек и запыхтел трубкой, словно паровоз с тяжеловесным составом. — Ей тут же в голову самые мрачные мысли приходят, — извиняясь, пояснил он мне, и я серьезно кивнул ему — именно так следует разговаривать мужчине с мужчиной.
— Хорошо, но что же с ней тогда? Где она, куда подевалась — Пани Ванькова утерла слезинку и шумно втянула воздух носом.
Это была бы первая и последняя слеза, оросившая в этот вечер газон ее палисадника, потому что разъяснение загадки уже спускалось по лестнице, прислоненной к слуховому окну. Алена неслышно сползала вниз, знаками упрашивая меня не испортить ей эффекта воскресения из мертвых. Она осторожно подкрадывалась к забору за спинами своих предков, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы сохранить озабоченное выражение лица. Пани Ванькова уже готова была высказать очередное глубокомысленное соображение, но тут неожиданно протянулись две руки и ее покрасневшие от слез глаза прикрыли две ладошки.
— Девочка моя! — воскликнула пани со вздохом облегчения и, ликуя, обернулась к дочери.
— Ну, я так и знал. — Пан Ванек выпустил облако дыма и отечески пожурил Алену. — И где же это ты шлялась?
После этой трогательной встречи распахнулась, наконец, калитка и для меня, и тогда Алена объяснила тайну своего загадочного исчезновения, причем так естественно, что у матери поднялась икота, а у отца погасла трубка.
Дело было так: дотащившись по раскаленному шоссе до дома, Алена обнаружила на двери замок; тогда она, не долго думая, влезла на чердак — следом за кошкой, поиграла с ней, и ее сморил сон. Она спала бы и дальше, если бы не разбудил встревоженный возглас матери.
Эту главу я завершаю таким назиданием: лезть на чердак следом за кошкой можно лишь в том случае, если ты перед этим хорошенько выспался. Иначе доставишь предкам ненужные хлопоты.
4. Оправдывает ли себя сражение куриными яйцами?
Воскресное время ушло на несколько мероприятий. С утра мы осмотрели нашу будку в Градце, потом искупались в пруду; все это сопровождалось рассказами о приключениях в замке, вызывавшими у слушателей нескрываемую зависть. Предложения отправиться с нами в замок Ламберт сыпались со всех сторон. Кое-кто из мальчишек и девчонок даже пытался к нам подлизаться. Ярда Шимек и Карел Врзал, которые полгода назад предали нашу команду — она показалась им недостаточно дикой и суровой, — приставали к нам всю дорогу от пруда до деревни, канюча, чтоб мы приняли их обратно.
— Таких субчиков не берем, — отрезал Мишка и прямо, без обиняков напомнил, как они относились к нам прежде. — Кто хочет жить в глуши, тот должен быть храбрым и иметь крепкие нервы. Да и что вы за последнее время совершили необычного?
— Спустились по веревке с Серой скалы в Кнежском лесу, — похвастался Ярда Шимек.
— Пха! — Тонда презрительно оттопырил губы. — Всего-то! В замке нам приходилось спускаться по веревке с закрытыми глазами и на одной руке.
— Бахвал! — крикнул Карел Врзал и набросился на Тонду с кулаками. — Хотел бы я на это посмотреть, свиная бочка!
Я не успел вмешаться, как они уже катались по дороге. Ярда Шимек ринулся было на помощь приятелю, но Мишка скоренько скрутил ему за спиной руки и пригрозил:
— Не суйся куда не следует, а то получишь! Пусть они сами разберутся, тогда увидим, кто настоящий дикарь.
Я не знал, что предпринять. Тонда был очень чувствителен, когда намекали на его толщину, и неудивительно, что ему захотелось ответить на оскорбление. Алена прыгала вокруг бойцов, словно дикая Бара, и как сумасшедшая «болела» за Тонду, так что в какой-то момент мне почудилось, что про нас опять пойдет худая молва как о хулиганах. Я оглядел дорогу — к счастью, поблизости никого не было. Вцепившись друг в друга, как цепные псы, забияки перекатывались из одной канавы в другую. И я должен признать, что только счастливая случайность помогла Тонде одержать победу.
В пылу борьбы они докатились до песчаной обочины, песок обвалился, и соперники с шумом рухнули в узкий, но довольно глубокий ров. Карелу не повезло — он очутился внизу, так что шестьдесят Тондиных килограммов завалили его сорок, как лавина.
— Кто здесь свиная бочка? — спросил победитель.
— Ты, — стоял на своем потерпевший поражение и получил пощечину.
— А ну, повтори! — потребовал Тонда.
— Ты! — завопил Карел и получил вторую пощечину.
— Трус! — взвизгнул Ярда Шимек и, поскольку руки все еще были скручены у него за спиной, принялся пинать Мишку по ногам.
Взревев от боли, тот дал ему коленом под зад. Ярда ласточкой перелетел через ров и распластался на ржаном поле. Выскочив, он снова с диким ревом бросился на Мишку, который уже успел принять стойку боксера.
Но тут послышался рев машины, и новая стычка, не успев разгореться, прекратилась. В мгновение ока мы преобразились в «прогулочную» группу, принялись выжимать свои мокрые плавки — словом, прикинулись этакими невинными овечками, как выражается наш классный руководитель, расследуя очередную проказу. Наше преображение оказалось как нельзя более своевременным, потому что в приближавшейся светло-зеленой автомашине я разглядел председателя национального комитета товарища Рабаса. Машина с мягким шорохом пронеслась мимо, водитель равнодушно оглядел нашу компанию, но вдруг посерьезнел и нажал на тормоз. Тонда с Карелом деликатно отступили на задний план и быстренько смахнули с одежды следы недавней стычки. Товарищ Рабас опустил ветровое стекло и, выглянув из окошка, широко улыбнулся:
— Привет, изгои! А ну-ка покажитесь, дайте посмотреть, как выглядят градиштьские детективы.
Выстроившись около машины, мы с неохотою позволили ему осмотреть нас. Председатель, ткнув меня пальцем в живот, заметил многозначительно:
— Ну как, понял, что бросаться кооперативными яйцами — дело невыгодное?
Я пожал плечами и носком кеда чертил на асфальте кружки. Не хотелось мне еще раз приносить повинную на глазах у Ярды и Карела. Мучительную тишину нарушил Мишка.
— А нам там понравилось, — задиристо заявил он. — Это лучше, чем три пионерлагеря, вместе взятые.
Председатель удивленно поднял брови.
— Ах ты, комар тебя забодай! Вы только посмотрите на них! Значит, надо опасаться, что перед следующими каникулами они окончательно разнесут птичник!
Алена хихикнула:
— Не бойтесь, товарищ председатель, через год мы школу уже кончим!
— Ну разве что, — с добродушной серьезностью проговорил Рабас. — А то у нас запущенных замков в запасе нет.
— Жалко, — влез в разговор Ярда Шимек, — мы с Карелом взялись бы навести в них порядок.
— Охотно верю, — согласно кивнул товарищ Рабас. — Всем молодым людям Градиште вдруг захотелось переселиться в замок Ламберт. Вчера ко мне в приемную нагрянули целые делегации грешников. Я не поспевал выслушивать, сколько дурачеств за последние недели у нас совершено. Каждый грешник исповедовался мне, как в костеле, и для отпущения грехов умолял сослать его в замок Ламберт. А перед самым обеденным перерывом ко мне привели семилетнего Рудлу Коржана, так он, говорят, у тракториста целую цистерну солярки выпустил. Я прочитал ему нотацию, а когда кончил, он вдруг и спрашивает: «А меня вы тоже отошлете в замок?» Я всерьез подумываю оставить вас с сегодняшнего дня дома — боюсь, как бы какой-нибудь балбес, любитель приключений, не спалил нам зернохранилище.