Приключения Одиссея (Странствия Одиссея)

Страница 18 из 23

Встреча Одиссея с Пенелопой

Одиссей вместе с сыном начали переносить из опустевшего зала наверх в кладовую копья, щиты и медные шлемы. В это время явилась Афина-Паллада и, держа в руках золотой светильник, ярким огнем осветила всю комнату.
— Что за дивное чудо! — сказал Телемах отцу. — Вся комната ярко освещена и блистает. Не бог ли какой присутствует здесь незримо?
— Молчи и не расспрашивай о тайнах богов, — ответил сыну Одиссей хитроумный.
Когда они переносили оружие, Одиссей посоветовал сыну:
— Пора тебе, Телемах, отдохнуть, а я здесь останусь, присмотрю за работой служанок и побеседую с Пенелопой; она хочет меня о муже своем расспросить, я сердце ее встревожу, пусть она, плача, о нем вспоминает.
И Телемах, взяв зажженный факел, отправился спать в свою комнату.
Когда Одиссей остался один в опустевшем зале, Пенелопа вышла из верхних покоев, и была она лицом похожа на золотую Афродиту, и стройна, как молодая Артемида. Она села на стул из слоновой кости, украшенный серебряной тонкой оправой искусной работы и покрытый мягкой овчиной. С ней вошли рабыни, они стали убирать столы после пира и подложили в жаровни смолистых дров. Среди рабынь была Меланто; она начала снова бранить Одиссея:
— Ты еще здесь, старый бродяга? Ты даже ночью не хочешь нас оставить в покое. Вон убирайся отсюда, а не то я брошу в тебя головню!
Мрачно посмотрел на нее Одиссей исподлобья и ответил:
— Чего ты на меня злишься? Или тебе противно, что я беден и прошу подаяния? Ты гордишься своей красотой, но помни, что можешь за гордость свою поплатиться. Может домой Одиссей вернуться, а если же сн погиб, то узнает о поведении служанок в доме молодой Телемах.
Услыхала их разговор Пенелопа и стала бранить Меланто за ее грубость:
— Зачем ты, бесстыдница, злишься? Ты ведь знаешь, что я пригласила к себе нищего странника, чтобы узнать о своем муже; как же осмелилась ты его выгонять отсюда?
И пристыженная Меланто вышла из комнаты.
Затем Пенелопа велела, чтоб Эвринома подала страннику стул, и когда Одиссей сел, она начала с ним беседу:
— Скажи мне, кто ты, добрый старик, и откуда ты родом? Кто твои мать и отец?
Одиссей ей ответил:
— Царица, спрашивай меня обо всем, но только не о моей отчизне, о семье и о доме — воспоминания о них горестны для меня; а в доме чужом ведь плакать не должно.
— Странник, — говорила ему Пенелопа, — я тоже свою красоту потеряла, и слава моя исчезла с той поры, как мой муж Одиссей ушел сражаться под Трою. Если бы он, мой желанный, вернулся, как была бы я счастлива снова; а теперь я дни провожу в страданиях и в горе; мои родные принуждают меня выйти замуж, женихи преследуют меня, и даже хитростью я не могу от них избавиться.
И рассказала ему Пенелопа, как старалась она обмануть женихов:
— Однажды я велела поставить в своих покоях большой ткацкий станок и начала ткать на нем тонкую шерсть: собрав женихов, я им объявила: «Давайте отложим свадьбу до тех пор, пока я не кончу начатой ткани; я хочу выткать для старика Лаэрта погребальный саван, чтобы ахейские женщины меня не могли упрекнуть, что Лаэрт погребен без покрова», — и женихи покорились моему желанию. Я целые дни проводила за тканьем, а по ночам, при светильнике, все натканное днем я распускала. Целых три года эта хитрость мне удавалась, но когда наступил четвертый год, тайну мою им открыла одна из рабынь, и однажды женихи застали меня за распущенной тканью; теперь я не знаю, как мне избежать ненавистного брака. Еще раз прошу тебя, странник, правду скажи мне, кто ты и откуда ты родом?
И ответил ей Одиссей хитроумный:
— Если ты очень хочешь узнать обо мне, то я тебе все расскажу, хотя и печален будет рассказ мой, — и он ей рассказал вымышленную историю о себе:
— Я родом с прекрасного острова Крита. Зовут меня Антон; родился я в Гноссе, в одном из богатых городов, где царствовал Минос, дед моего отца, царя Дев-калиона; был у меня брат Иодоменей, который ушел вместе с Менелаем сражаться под Трою, а я, как младший, дома остался. На Крите я видел однажды Одиссея; его корабли занесло к нам бурей. Я пригласил его к себе, принял его во дворце и дружески его угощал целых двенадцать дней, ибо в море выйти было тогда невозможно — Борей бушевал все время. Перед отплытием я снабдил Одиссея на дорогу вином и мясом и дружески с ним простился. Потом корабль Одиссея вышел в открытое море. Это было двадцать лет тому назад.
Слезы лились по щекам Пенелопы, когда она слушала этот рассказ; и как тает снег на высоких вершинах гор, согретый теплым дыханием ветра, и реки полнеют и льются быстрее, так лились слезы у Пенелопы в печали о милом муже.
Одиссей был рад этим слезам Пенелопы, и сам был готов заплакать; но точно железом в темных ресницах сковал он глаза и, тронутый ее горем, неподвижно глядел на жену.
Плача, стала просить Пенелопа рассказать ей, каков был тогда собой Одиссей, как был он одет и кто были его спутники.
— Расскажи мне о нем все, что ты знаешь, — просила его Пенелопа.
— Давно это было, и трудно об этом мне вспоминать теперь, — сказал Одиссей, — но, насколько я помню, на нем была шерстяная мантия пурпурного цвета; застегивалась она двойной золотой и красивой застежкой, на ней была искусно изображена молодая лань, которую схватила зубами большая собака, всех изумляла чудесной работой эта застежка. Под мантией, помню, на нем был хитон из тонкой прекрасной ткани, что светилась, как желтая кожица лука под солнцем; все женщины дивились, глядя на ткань столь искусной работы; где взял он такую, — не знаю, из дома ль привез, или, может, кто ее подарил, — ведь многие люди Одиссея любили. Из спутников помню я одного, — был он смуглый, сутулый, с курчавыми волосами, звали его Эвридам.

Снова показались слезы на глазах Пенелопы, — так верно этот нищий старик описал ее мужа, и она сказала:
— Добрый странник, отныне ты будешь любим и почтен в моем доме. Но горе мне, горе! Я никогда не увижу мужа!
Одиссей начал ее утешать и рассказывать, будто он слышал в Эпире, что Одиссей находится там и скоро домой возвратится.
— Клянусь, что в этом году и в месяце этом он вернется в солнечную родную Итаку!
Но Пенелопа поверить тому не могла.
— Нет, — говорила она, — никогда я больше уже его не увижу!
Она велела рабыням омыть страннику ноги и приготовить ему мягкое ложе; но Одиссей отказался от мягкой постели:
— Может, есть у вас в доме старуха, которая так же много на своем веку испытала, как я, той я позволил бы ноги себе омыть.
— Есть у нас в доме старуха-рабыня, что нянчила в детстве самого Одиссея, — ответила Пенелопа, и, позвав умную, добрую няню Эвриклею, она попросила ее омыть страннику ноги.
Няня подошла к Одиссею, поглядела на него и, заплакав, сказала:
— Быть может, и его там тоже встречают бранью, как встретили тебя здесь наши рабыни. Никого я не видела, кто был бы так похож и ростом и голосом на Одиссея, как ты.
— Это правда, — ответил ей Одиссей, — многие мне говорили, что мы похожи один на другого.
Вот стала Эвриклея мыть Одиссею ноги, и вдруг она нащупала рубец на его правом колене — след раны, нанесенной ему в юности во время охоты на дикого вепря, — и тотчас узнала по рубцу Одиссея; от радости и изумления она опустила руки.
— Это ты, Одиссей, мое золотое дитя, и я-то тебя не узнала, пока не прикоснулась к тебе! — воскликнула няня, обняв ему колени; но Одиссей зажал ей рот рукой, а другою притянув ее ближе к себе и тихо ей на ухо молвил:
— Не говори ни слова! Да, я — Одиссей, но ты молчи, чтоб никто не узнал об этом в доме!
— Я все сохраню в тайне; сердце мое будет твердым, как железо или камень, — и она вышла, чтоб принести в тазу теплой воды. Омыв ему ноги, она натерла их маслом; и Одиссей подвинулся ближе к огню, чтобы согреться, и прикрыл лохмотьями свой рубец на колене.
Снова обратилась Пенелопа к Одиссею:
— Странник, хочу я тебя спросить еще, что мне делать, — остаться ли с сыном и смотреть за хозяйством, как того желал Одиссей и хочет сейчас народ, или выйти мне замуж? Растолкуй мне сон, который мне снился. Есть у меня двадцать гусей, я люблю их кормить пшеницей и смотреть, как плавают они в пруде; и вот виделось мне во сне, будто с горы прилетел орел и их всех заклевал, будто лежат они мертвые в доме моем, а орел улетел, высоко поднялся в небо, и я во сне стала плакать. И много ахейских женщин плакали вместе со мной. А орел вдруг вернулся и, сев на высокую крышу царского дома, человеческим голосом молвил: «Не печалься, моя Пенелопа, это не сон случайный, а сбудется все, как есть. Гуси — это твои женихи, а орел, прилетевший их растерзать, это я — твой Одиссей, который к тебе возвратился, женихам на погибель!» Тут я проснулась и вышла во двор посмотреть на гусей, и вижу, что все они живы.
— Царица, — ответил ей странник, — твой сон можно объяснить только так, как растолковал его сам Одиссей. Твой сон предвещает смерть женихам.
Но с грустью сказала ему Пенелопа:
— Завтра наступает тот ненавистный день, когда заставят меня покинуть дом Одиссея. Но я хочу предложить женихам состязание в стрельбе из лука; мой муж Одиссей ставил, бывало, двенадцать жердей, с кольцами наверху, и, отойдя, он стрелу выпускал из лука, и она пролетала сквозь все двенадцать колец; и вот я решила: кто лучше натянет лук Одиссея и чья стрела пролетит через все двенадцать колец, тот и будет мужем моим. Но тяжко мне будет разлучаться с милым, родным мне домом.
И спокойно сказал Одиссей:
— Мой совет: не откладывать состязания; верь мне, завтра вернется к тебе твой муж, он явится прежде, чем кто из твоих женихов успеет тугой его лук натянуть.
Так сказал он, и вскоре они простились. Одиссей остался внизу и лег спать на овчине, в сенях; а Пенелопа поднялась в свои верхние покои, где она долго плакала, вспоминая ночью с тоской милого мужа.