Питер Пэн и Венди

Страница 26 из 28

Питер Пэн и Венди (повесть)

Глава 16. Возвращение

Когда на корабле пробило две склянки, все уже были на ногах. На море вздымались волны. Боцман Малыш стоял на палубе с концом в руках и жевал табак. Мальчики вырядились в пиратскую одежду, укоротив её, где нужно, чисто побрились и высыпали на палубу. Ходили они теперь по-морскому, враскачку, то и дело подтягивая брюки.
Нужно ли говорить, кто был капитаном? Задавака стал первым помощником капитана, а Джон — вторым. На борту была одна женщина. Остальные мальчики плыли простыми матросами и спать должны были в кубрике. Питер уже привязал себя к рулю, но прежде он велел свистать всех наверх и обратился к матросам с короткой речью: он выразил надежду, что они с честью, как и подобает доблестным морякам, выполнят свой долг, правда, ему известно, что на корабле собрался весь сброд, какой только был в Рио и на Золотом Берегу, а потому, если кто-нибудь вздумает ему перечить, он разорвёт его в клочки. Его суровая прямота понравилась матросам, и они ответили ему громкими криками одобрения. Последовали быстрые слова команды, бриг развернулся и взял курс на материк.
Изучив корабельные карты, капитан Пэн рассчитал, что при попутном ветре они прибудут к Азорским островам двадцать первого июня, а оттуда, чтобы сэкономить время, он решил лететь.
Кое-кому из мальчиков хотелось, чтобы „Весёлый Роджер“ стал честным кораблём, но другие считали, что лучше оставить его пиратским; впрочем, капитан Пэн обращался с ними как с псами, и они не решались даже подать ему круговое прошение. Приходилось подчиняться беспрекословно — так оно было вернее. Малышу досталась дюжина плетей за то, что он растерялся, когда получил приказ спустить лот. А пока все сошлись на том, что Питер ещё не стал окончательно пиратом только потому, что хотел усыпить бдительность Венди, и что всё, возможно, изменится, как только будет готов новый костюм, который Венди против своей воли перешивала ему из самых ужасных одеяний Крюка. Позже мальчики передавали друг другу шёпотом, что в первый же вечер, когда Питер надел этот костюм, он долго сидел в капитанской каюте с Крюковым мундштуком во рту, правую руку он сжал в кулак — и только согнутый указательный палец угрожающе торчал вверх, точно крюк.
А теперь, вместо того чтобы следовать за кораблём, вернёмся к опустевшему дому, который трое наших беглецов бессердечно покинули столько дней назад. Нам стыдно, что мы так давно не заглядывали в дом номер четырнадцать, впрочем, миссис Дарлинг на нас, конечно, не сердится. Если бы мы вернулись раньше и вошли к ней с выражением сочувствия на лице, она бы наверняка нам сказала: „Зачем вы здесь? Не думайте обо мне. Возвращайтесь поскорее назад и присматривайте там за детьми“. Пока матери таковы, дети всегда будут этим пользоваться, а те будут ещё пуще стараться!
Даже сейчас мы решаемся войти в знакомую детскую только потому, что законные её обитатели уже подлетают к дому; мы просто торопимся вперёд, чтобы проверить, хорошо ли просушены простыни и не ушли ли куда-нибудь в гости мистер и миссис Дарлинг. Мы просто гонцы — и не более того. Хотя подожди-ка… Почему это простыни должны быть хорошо просушены? Ведь дети улетели, даже не оглянувшись на прощанье! Пусть бы они вернулись домой и узнали, что родители их уехали на субботу и воскресенье за город. Вот это было бы им поделом! Мне давно уже хочется их проучить.
Но — увы! Если бы мы так всё устроили, миссис Дарлинг ни за что бы нас не простила.
Одного мне ужасно хотелось бы: предупредить её, как это делают авторы, что дети возвращаются, что они будут дома в следующий четверг. Это сильно испортило бы тот сюрприз, который они готовят родителям. Ещё на корабле они представляли себе, как всё будет: мамину радость, папины возгласы, Нэнин прыжок через всю комнату, чтобы обнять их первой; им и в голову не приходило, что следовало бы подготовиться к хорошей порке. Как приятно было бы предупредить мистера и миссис Дарлинг об их возвращении и всё испортить беглецам! Представляешь, они врываются в дом, а миссис Дарлинг даже Венди не хочет поцеловать, а мистер Дарлинг с досадой говорит: „Чёрт побери, опять здесь эти мальчишки!“
Впрочем, за такое нас в этом доме тоже не поблагодарят. Мы уже немножко знаем миссис Дарлинг: можно не сомневаться, что нам же ещё и достанется за то, что мы захотели лишить детей невинного развлечения.
„- Но, дорогая миссис Дарлинг, до следующего четверга ещё десять дней! Если мы предупредим вас заранее, вы не будете так горевать эти десять дней.
— Да, но какою ценой вы хотите этого добиться! Лишить детей десяти радостных минут!
— Ах вот как вы на это смотрите!
— Ну, конечно! А как ещё можно на это смотреть?“
Ты видишь, у этой женщины нет гордости. Я собирался сказать о ней много хорошего, но теперь я её презираю и ничего о ней не скажу. К тому же её вовсе не нужно предупреждать, чтобы всё было готово, — у неё и так всё давно готово. Простыни просушены, и она никогда не уходит из дому, и — взгляни-ка! — окно в детскую открыто. Мы ей совсем не нужны — прямо хоть возвращайся на корабль! Впрочем, раз уж мы здесь, можно здесь и остаться. Посмотрим, что будет дальше. Да, мы всего лишь сторонние наблюдатели, и только. Никому мы на деле не нужны. Что ж, будем смотреть и говорить всякие гадости, авось досадим кому-нибудь.
В детской спальне только одно изменение: с девяти утра до шести вечера конуры в ней нет. Когда дети улетели, мистер Дарлинг понял, что во всём виноват он: ведь это он велел привязать Нэну во дворе, да и вообще с первой минуты до последней Нэна вела себя гораздо умнее его. Конечно, как мы с тобой видели, он был человек простодушный — он бы вполне сошёл за мальчишку, если бы только не лысина, к тому же он любил справедливость и не боялся поступать так, как считал правильным. Хорошенько поразмыслив обо всём после исчезновения детей, мистер Дарлинг опустился на четвереньки и полез в конуру. Как ни молила его миссис Дарлинг вернуться, он отвечал ей грустно, но твёрдо: — Нет, дорогая, тут мне и место!
Горько каясь в своей ошибке, он дал клятву, что не покинет конуру до того дня, пока не вернутся дети. Конечно, жаль его было, но, что бы ни делал мистер Дарлинг, он всегда хватал через край, хотя быстро остывал. И вот теперь не было человека смиреннее, чем когда-то гордый Джордж Дарлинг: по вечерам он сидел в конуре и беседовал с женой о детях и об их милых шалостях.
К Нэне он теперь относился очень уважительно. Правда, в конуру он её не пускал, но в остальном всячески старался угодить ей.
Каждое утро конуру с мистером Дарлингом ставили в кеб и отвозили на службу, а в шесть часов привозили домой. Нельзя не восхититься выдержкой этого человека! Вспомни, как беспокоился он раньше о том, что скажут люди, а ведь теперь каждое его движение привлекало к себе внимание. Конечно, он страшно мучился в душе, но сохранял спокойный вид, даже когда ребятишки отпускали о его домике нелестные замечания, и всегда учтиво снимал шляпу, если в конуру заглядывала женщина.
Возможно, он вёл себя не очень разумно. Но зато так благородно! Вскоре все узнали, почему он обрёк себя на жизнь в конуре, и он стал любимцем публики. Толпы народа бежали с громкими криками за кебом, когда мистер Дарлинг проезжал по улицам; прелестные девушки осаждали его просьбами дать им автограф; о нём писали в газетах лучшего разбора, а самые блестящие дамы приглашали его к обеду, добавляя в постскриптуме: „Пожалуйста, приезжайте в своей конуре!“
В тот замечательный четверг миссис Дарлинг сидела одна в детской, поджидая Джорджа; глаза у неё были грустные-прегрустные. Стоит мне вглядеться в её лицо и вспомнить, какой весёлой она была раньше, как я понимаю, что всё же не смогу сказать о ней ничего плохого. Правда, она слишком уж любит своих гадких детей, но ведь она в этом не виновата. Взгляни-ка, она заснула в кресле! А уголок её рта — на него всегда смотришь раньше всего! — почти совсем увял. Рукой она держится за сердце — видно, оно у неё болит? Одним больше всех нравится Питер, другим — Венди, ну а мне больше всех нравится миссис Дарлинг. Давай развеселим её! Шепнём ей тихонько, что эти негодники возвращаются.
Им всего-то осталось две мили, а летят они быстро, но ей мы просто скажем, что они в пути.
Давай?
Ах, зря мы это сделали! Она вздрогнула, позвала их и проснулась, а в комнате никого нет, кроме Нэны.
— Знаешь, Нэна, мне снилось, что мои дорогие вернулись!
У Нэны глаза застлали слёзы, но она только мягко коснулась лапой колен своей хозяйки. Так они и сидели вместе, пока в детскую не внесли конуру. Мистер Дарлинг высунул голову, чтобы поцеловать жену. И знаешь, хоть на лице у него и прибавилось морщин, оно теперь было как-то мягче.
Шляпу он отдал Лизе, и та приняла её с презрительной миной. Лиза никогда не отличалась воображением — куда ей понять такого человека, как мистер Дарлинг! Под окнами раздавались крики толпы, которая бежала за ним до самого дома. Конечно, мистер Дарлинг не мог оставаться к ним равнодушным.
— Нет, вы только послушайте, — сказал он. — Как всё-таки это приятно!
— Подумаешь, толпа мальчишек, — фыркнула Лиза.
— Сегодня были и взрослые, — возразил мистер Дарлинг и покраснел; она вздёрнула подбородок, а он, как ни странно, не сделал ей за это замечания.
Всеобщее поклонение совсем не вскружило голову мистеру Дарлингу — напротив, он стал ещё милее. Высунувшись по пояс из конуры, он поговорил с миссис Дарлинг о своём успехе у публики и успокаивающе похлопал её по руке, когда она выразила опасение, что он может загордиться.
— Это могло бы случиться, если б я был слабым человеком, — сказал он. — Ах, лучше бы я был слабым человеком!
— Но, Джордж, — спросила миссис Дарлинг робко, — ты ведь не перестал раскаиваться, правда?
— Нет, конечно, милая! Взгляни, как я казню себя: живу в конуре!
— Тебе ведь это не по душе? Правда, Джордж? Ты уверен, что это не доставляет тебе удовольствия?
— Дорогая моя, что ты говоришь?!
Можешь не сомневаться, она тут же попросила у него прощения; потом его стало клонить ко сну, и он свернулся в конуре калачиком.
— Дорогая, поиграй мне на рояле в детской, — сказал он. — Так я скорее засну.
Она пошла в соседнюю комнату, а он, забывшись, крикнул ей вслед:
— И закрой здесь окно! Мне дует!
— Ах, Джордж, никогда не проси меня об этом. Окно должно быть всегда открыто. Всегда! Всегда!
Тут уж ему пришлось попросить у неё прощения. Она заиграла, и вскоре он уснул, а пока он спал, в детскую влетели Венди, Джон и Майкл.
Ах нет! Я написал это, потому что таков был их план. Мы слышали о нём перед тем, как покинуть корабль, но с тех пор, видно, что-то случилось, потому что в комнату влетели совсем не они, а Питер и фея Динь.
Стоило только Питеру заговорить, как всё разъяснилось.
— Скорее, Динь, — прошептал Питер. — Закрой окно, запри его на задвижку! Так! Теперь нам с тобой придётся выбираться через дверь.
Ничего! Зато, когда сюда прилетит Венди, окно будет закрыто. Она решит, что мама забыла о ней, и вернётся со мной на остров!
Теперь всё ясно! А я-то не понимал, почему, перебив всех пиратов, Питер не возвратился на остров. Динь спокойно могла бы проводить детей. А он, оказывается, вон что задумал! По-твоему, Питер понимает, что делает? Нет! Посмотри, он пляшет от радости!
Потом он заглянул в детскую, чтобы узнать, кто это там играет.
— Это мама Венди! — шепнул он Динь. — Она очень красивая, но моя мама ещё красивее! А на губах у неё множество напёрстков. Но у моей мамы их ещё больше!
Он, конечно, ничего не знал о своей маме, просто он любил иногда прихвастнуть.
Песенка, которую играла миссис Дарлинг (она называется „Дом, милый дом“), была ему незнакома, но он понимал, что она зовёт: „Вернись, Венди! Венди, вернись!“
— Не видать вам Венди! — воскликнул он радостно. — Окно-то закрыто!
Музыка смолкла, и Питер снова заглянул в дверь, чтобы узнать почему. Он увидел, что миссис Дарлинг уронила голову на большой чёрный ящик, а в глазах у неё слёзы.
„Она хочет, чтобы я отпер окно, — подумал Питер. — Но я не открою! Не открою, и всё!“
И он снова заглянул в дверь: из глаз миссис Дарлинг текли слёзы.
„Она ужасно любит Венди“, — подумал Питер. Он был очень сердит на миссис Дарлинг: как она не понимает, почему Венди нельзя вернуться. Это было так просто: „Я тоже люблю её. Нельзя же её разорвать пополам!“
Но она не желала его слушать, и ему стало грустно.
Питер отвернулся, но миссис Дарлинг всё стояла у него перед глазами. Он запрыгал по комнате, корча гримасы, но, когда он остановился, она уже снова была тут как тут: стоит и стучит ему прямо в сердце.
— Ну ладно, — сказал он и судорожно глотнул. А потом отодвинул щеколду на окне. — Пошли, Динь! — крикнул он и горестно усмехнулся. — Не нужны нам эти дурацкие мамы…
И они улетели.
Вот почему, когда Венди, Джон и Майкл вернулись, окно всё же было открыто, хотя, конечно, они того не заслуживали. Они влетели в детскую и опустились на пол, не чувствуя за собой никакой вины; младший совсем не помнил родного дома.
— Джон, — спросил он, с сомнением оглядываясь вокруг, — я, кажется, здесь был когда-то?
— Конечно, глупыш! Вон твоя кроватка!
— И правда, — сказал Майкл, но в голосе его не было уверенности.
— Смотрите! — закричал Джон. — Конура! Он подбежал к конуре и заглянул в дверцу.
— В ней, должно быть, спит Нэна, — сказала Венди. Но Джон тихо свистнул.
— Ну и ну! — удивился он. — В ней человек!
— Это папа! — воскликнула Венди.
— Покажите папу, — заволновался Майкл. Он долго смотрел на мистера Дарлинга.
— Пожалуй, он меньше того пирата, которого я убил, — разочарованно протянул он наконец.
Я рад, что мистер Дарлинг не проснулся. Как бы он огорчился, услышав эти слова — первые слова, которые произнёс его маленький Майкл!
Венди и Джон немного удивились, увидев отца в конуре.
— По-моему, раньше он не спал в конуре? — сказал Джон неуверенно, словно боясь положиться на свою память.
— Джон, — спросила Венди, запинаясь, — может, нам только казалось, что мы хорошо помним старую жизнь? Им стало тоскливо и жутко — и поделом!
— Мама очень беспечна, — сказал юный негодник Джон. — Почему её нет дома? Ведь сегодня день нашего возвращения!
В эту минуту миссис Дарлинг снова заиграла.
— Это мама! — воскликнула Венди, заглянув в дверь.
— Верно, — сказал Джон.
— Значит, ты нам не мама, Венди? — спросил Майкл. Ему очень хотелось спать.
— Ну конечно нет! — Тут Венди впервые охватило раскаяние. — Нам давно надо было вернуться!
— Давайте подкрадёмся к ней сзади, — предложил Джон, — и закроем ей глаза!
Но Венди, которая понимала, что радостную весть нельзя сообщать так внезапно, предложила другое.
— Давайте ляжем тихонько в кровати, — сказала она, — будто мы и не улетали.
Когда миссис Дарлинг вошла в детскую, чтобы посмотреть, заснул ли её муж, дети уже лежали в кроватках. Они думали, что она закричит от радости, но она молчала. Она их увидела, но никак не могла поверить, что это и вправду они. Знаешь, она так часто видела во сне, что они снова лежат в кроватках, что ей показалось, будто она снова грезит.
Она уселась в кресло у камина, как, бывало, сиживала с ними раньше. Дети ничего не понимали, их охватил необоримый страх.
— Мама! — закричала Венди.
— Это Венди! — воскликнула миссис Дарлинг.
Но ей всё ещё казалось, будто это сон.
— Мама!
— Это Джон! — сказала она.
— Мама! — закричал Майкл.
Теперь и он узнал её.
— Это Майкл! — сказала она и протянула к ним руки.
Она протянула руки к своим бессердечным детям, уверенная, что снова, как и прежде, сон тут же рассеется. Но нет, Венди, Джон и Майкл соскочили с кроватей и бросились к ней. Да, она обнимала их и это был не сон!
— Джордж! Джордж! — закричала она, как только к ней вернулся голос.
Мистер Дарлинг проснулся, и в комнату пулей влетела Нэна. Ах, какое это было счастье, какая чудесная встреча! Но её не видел никто, кроме одного странного мальчика, который не отрываясь смотрел в окно. Он знал много радостей, недоступных другим детям, но сейчас он был свидетелем счастья, в котором ему было отказано навсегда.