Папа и море

Страница 13 из 21

Папа и море (сказка-повесть)

Муми-тролль лежал на своей полянке и смотрел на раскачивающиеся верхушки берез. Они начали желтеть и от этого стали еще красивее.
Теперь у него в домике были три тайных туннеля: парадный ход, черный ход и запасной выход для бегства. Он укрепил зеленые стены дома, для чего терпеливо сплел ветви. Теперь это была его собственность, он сам построил свой дом.
Муми-тролль больше не думал о кусачих муравьях, которые постепенно превратились в землю где-то под его упитанным тельцем. Запах керосина выветрился, а вместо залитых им цветов когда-нибудь вырастут новые. Он думал, что вокруг его дома в кустах тысячи ядовитых муравьев вне себя от счастья поедают сахар. Все шло прекрасно.
Но Муми-тролль думал о Морских лошадках. Что-то с ним произошло, он стал совсем другим, у него появились новые мечты, и он полюбил одиночество. Теперь он стал воображать себе разные сцены, и это было необычайно интересно. Он воображал себя вместе с Морскими лошадками, эти мечты о лунном свете были еще прекраснее, потому что за ними стояла темнота Морры. Она сидела где-то там все время, это правда. Она выла по ночам. Но его это не трогало.
Муми-тролль приготовил подарки для Морских лошадок: красивые камешки, осколки стекла, которые море отшлифовало и превратило в драгоценные камни, и несколько маленьких блестящих медных грузил из комода Смотрителя маяка. Он представлял себе, что он скажет, вручая подарки, придумывал умные и поэтичные слова.
Он ждал возвращения луны.
Мама Муми-тролля давным-давно разложила по местам все вещи, которые они привезли из дома. Генеральной уборки она не делала, потому что пыль еще не успела накопиться, да и не нужно делать из уборки культ. Что касается стряпни, то она много времени не занимает, если ей не придавать большого значения. Дни были долгими, но не слишком приятными.
Суетиться мама не любила, потому что это напоминало ей о ее одиночестве.
Но вот однажды она начала собирать дрова. Она подбирала веточки на берегу, все, что выбрасывало море, и понемногу у нее набралась целая куча хвороста и обломков досок. Приятно было и то, что так она приводила в порядок остров и он становился красивее. Ей казалось, что этот остров — сад, за которым нужно ухаживать.
Мама сносила все в одно место на подветренной стороне маячного холма. И там же она смастерила козлы. Они получились немного кривые, но пользоваться ими было можно, если упираться в них лапой.
Погода стояла мягкая, пасмурная. Мама все пилила, пилила и отмеряла деревяшки, чтобы они были одинаковой длины, а потом раскладывала их вокруг себя красивым полукругом. Дровяная стена становилась все выше и выше, и наконец мама уже пилила в какой-то отдельной комнатке, отчего она чувствовала себя увереннее и спокойнее. Сухие палочки она складывала под плиту, а красивые бревнышки не решалась рубить. Между прочим, с топором она ловко обращаться не умела.
Возле пригорка, где она пилила дрова, росла маленькая рябина, которая очень нравилась маме. Теперь на рябине, на этом маленьком деревце, висели красные ягоды, масса ягод. Самые красивые кусочки дерева мама положила под рябинку. Она много знала о древесных породах: как выглядит дуб, что такое розовое дерево, узнавала орегонскую сосну и красное дерево. Все они пахли по-разному, были разными на ощупь, и все они попадали к ней после очень долгого путешествия.
— Розовое и палисандровое дерево, — пробормотала мама с глубоким удовлетворением и продолжала пилить дальше.
Остальные члены семейства привыкли видеть маму за этим занятием, хотя из-за поленницы дров ее было видно все меньше и меньше. Вначале папа возмутился и хотел сам занять дровяную горку. Но тут мама рассердилась и заявила, что не уступит.
— Я тоже хочу позабавиться, — сказала она.
Под конец поленница выросла настолько, что снаружи видны были только мамины уши. Но она все пилила, а по утрам ходила по берегу и собирала новые деревяшки.
В это серое, совершенно неподвижное утро мама нашла на отмели раковину. Это была большая тигровая раковина, внутри розовая, а снаружи бежевая с коричневыми пятнами.
Мама удивилась и очень обрадовалась. Раковина лежала на песке, хотя прилива не было уже целую неделю. А чуть подальше она нашла белую раковину — такими обрамляют клумбы в саду. Факт тот, что внезапно на берегу появилось множество раковин, больших и маленьких. А самое невероятное, что на одной из них было красными буковками написано: «На память о западном побережье».
Мама еще больше удивилась и собрала все раковины в передник. Потом она отправилась показать их папе, который прочищал дно в Черном Оке.
Папа лежал, свесив мордочку через борт. Сверху он казался очень маленьким, как и его лодка с болтающимися в воде веслами.
— Иди сюда, я тебе что-то покажу! — крикнула Муми-мама.
Папа подогнал лодку к мысу.
— Погляди-ка, настоящие раковины! — воскликнула мама. — Они лежали на отмели, а вчера там не было ни одной!
— Очень странно, — сказал папа и выбил пепел из трубки о камень. — Это одна из загадок моря. Иногда меня просто пленяет мысль о таинственных путях моря. Ты говоришь, они лежали на отмели, далеко от воды, а вчера их не было. Это значит, что море может подняться на метр за несколько часов и снова отступить. Хотя у нас не бывает прилива и отлива, как в других местах, о которых мы слыхали. Это очень интересно. Что же касается надписи, то она открывает просто-напросто неслыханные возможности.
Он серьезно посмотрел на маму.
— И ты понимаешь, — продолжал он, — это так важно, что я подумаю и, возможно, напишу диссертацию. Обо всем, что касается моря, настоящего большого моря. Я должен познать море. Пристани, дорожки и рыбалка — все это для мелких людишек, которых не волнуют глобальные процессы. — Он повторил: — Глобальные процессы. — Это звучало красиво. — Именно Черное Око подало мне эту идею.
— А здесь глубоко? — спросила мама, широко раскрыв глаза.
— Очень. Лот едва достает до дна. Сегодня я поднял жестяную банку, что подтверждает мои предположения.
Мама кивнула. Немного помолчав, она сказала:
— Я, пожалуй, пойду и обложу клумбы раковинами.
Папа не ответил, мысли его были далеко.
В это время Муми-тролль сжигал ободранную шкатулку в маминой плите. К чему было хранить ее, раз он отковырял с нее все раковины. Он нашел шкатулку в нижнем ящике комода, мама там никогда не рылась, потому что там, по всей вероятности, лежали самые сокровенные предметы, принадлежавшие Смотрителю маяка.
Жестяная банка была ломаная и ржавая. По-видимому, в ней никогда ничего не хранили, кроме скипидара или бензина. Но это было доказательством. Черное Око было тайником моря, его черным ящиком. Папа с отчаянной уверенностью надеялся, что все лежит на дне и ждет его. «Все» означало — все, что угодно. Он думал, что стоит ему все это поднять, как он познает море и все встанет на свои места. И он сам тоже. Такое у него было ощущение.
Поэтому папа упрямо тралил дно и измерял глубину лотом на самой середине, которую он называл бездонной.
— Бездонная, — шептал он про себя и чувствовал, как от магии этого слова по спине у него бегут мурашки.
Почти везде лот останавливался на одной глубине. Но иногда канат опускался до бесконечности, как папа его ни надвязывал. Лодка была завалена перепутанными канатами и веревками. Он тащил сюда каждый обрывок веревки, который только мог найти (хотя все они были, разумеется, для чего-нибудь другого. Но так уж всегда бывает с веревками).
Папа развил гипотезу о глубокой дыре, которая идет к центру земли, — о кратере погасшего вулкана. Под конец он стал записывать свои предположения в старую тетрадь в клеенчатой обложке, которую он нашел на чердаке. Несколько страниц были заняты записками Смотрителя маяка. Он писал маленькие слова, оставляя между ними большие промежутки, как будто по бумаге прополз паучок.
«Волна одинока, луна вступила в седьмую фазу, — читал папа. — Сатурн встречается с Марсом». Может быть, все же у Смотрителя маяка бывали гости. И ему бывало повеселее. Но все остальное место занимали цифры. Папа не мог в них разобраться. Он перевернул тетрадь и стал писать с другого конца.
В основном он чертил карты Черного Ока — сверху и в разрезе — и углублялся в сложные объяснения перспектив и расчеты.
Папа теперь не слишком много говорил о своих исследованиях. Постепенно он перестал тралить дно, а сидел в уединенном местечке Смотрителя маяка, погруженный в раздумье. Иногда он делал записи в тетради с клеенчатой обложкой о Черном Оке или о море.
Например, он писал: «…морские течения — явление удивительное и замечательное, которому не уделяется должного внимания…» или «…движение волн есть нечто, неизменно вызывающее у нас восхищение…» Потом он откладывал тетрадь и погружался в размышления.
На остров прокрался туман. Он приполз с моря незаметно. Внезапно все заволокла бледно-серая дымка, и уютный выступ скалы, служивший ему скамейкой, сиротливо поплыл в пустом и каком-то мягком шерстистом пространстве.
Папа любил прятаться в тумане. Он ненадолго заснул, но вдруг закричала чайка, и он со страхом проснулся, вскочил и пошел бродить вокруг острова, беспомощно размышляя о происхождении течений и ветров, штормов и дождей и о бездонных впадинах в море.
Мама видела, как он ныряет в туман и снова показывается и шагает, опустив мордочку на живот. «Он собирает материал, — думала она. — Так он говорил мне. Наверное, вся тетрадь исписана его наблюдениями. Вот будет здорово, когда он соберет весь материал».
Она выложила пять полосатых карамелек на чайное блюдечко. Потом поставила его в верхнюю каморку, чтобы легче работалось.
Муми-тролль лежал на полянке, поросшей вороникой, уткнувшись мордочкой в мамин кувшин. Он макал подкову в прозрачную коричневую воду и смотрел, как серебро превращается в золото. Ягоды вороники и метелочки трав отражались в кувшине, превращаясь в маленький опрокинутый пейзаж. Веточки так красиво выделялись на фоне тумана, ясно и отчетливо было видно, как самая маленькая букашка ползет по травинке.
Желание поговорить о Морской лошадке становилось все сильнее и сильнее. Просто описать, как она выглядит. Или вообще поговорить о Морских лошадках.
Вот по одной травинке ползут две букашки. Муми-тролль помешал в кувшине, и миниатюрный пейзаж пропал. Муми-тролль поднялся и поплелся к зарослям низкоствольника. Как раз на опушке начиналась узенькая тропка, протоптанная во мху. Очевидно, здесь жила малышка Мю. В кустах что-то зашелестело, значит, она была дома.
Муми-тролль сделал шаг, опасное желание довериться кому-нибудь застряло пробкой у него в горле. Он присел и пополз под елями. Она сидела здесь, свернувшись в клубок.
— Я вижу, ты дома, — простодушно сказал Муми-тролль. Он сел на мох и уставился на нее.
— Что это у тебя в лапе? — спросила Мю.
— Ничего, — ответил Муми-тролль. — Она сбила его с мысли, и он не сумел сказать заготовленную фразу. — Просто я проходил мимо.
— Ха! — сказала малышка Мю.
Он смотрел по сторонам, не желая встречаться с ее критическим пронзительным взглядом. Ее дождевик висел на ветке. Рядом стояла чашка с черносливом и изюмом и бутылка с соком.
Муми-тролль подскочил и наклонился. Под развесистыми елями у самых стволов земля была устлана коричневой хвоей, и, насколько он мог рассмотреть в сером тумане, повсюду стояли ряды крошечных крестов из сломанных палочек, связанных шпагатом.
— Что это ты сделала? — воскликнул Муми-тролль.
— Уж не думаешь ли ты, что я похоронила своих врагов? — засмеялась довольная малышка Мю. — Это могилы птиц. Кто-то устроил здесь большое птичье кладбище.
— Откуда ты это знаешь? — спросил Муми-тролль.
— Я проверила, — ответила Мю. — Тут зарыты маленькие белые скелеты. Такие же, как те, что мы нашли внизу у маяка в первый день. Месть Забытых Костей, помнишь?
— Это сделал Смотритель маяка, — сказал Муми-тролль после долгой паузы.
Малышка Мю кивнула так энергично, что пучок волос у нее на затылке подпрыгнул.
— Они летели на свет маяка, — медленно продолжал Муми-тролль. — У птиц такая привычка. И разбились.
— Смотритель маяка собирал их каждое утро. Это огорчало его все больше и больше. В один прекрасный день он погасил маяк и уехал…
— Но ведь это просто ужасно! — воскликнул Муми-тролль.
— Это было так давно, — ответила малышка Мю и зевнула. — А теперь маяк не светит.