Кобылица-златыница, свинка — золота щетинка и золоторогий олень

Страница 1 из 2

Кобылица-златыница, свинка — золота щетинка и золоторогий олень (сказка)

Жил старик. Он был богатырь, этот старик. У него были сыновья: Данилушка, Гаврилушка и Ванюшка-дурак. А он не дурак, только рожденный так. Он лучше всех был. Вот отец и говорит сыновьям:
— Когда я помру, вы кажну ночь приходите ко мне на могилу. Три ночи приходите.
Умер отец, его похоронили. Вот Ванюшка и говорит:
— Данила, иди на могилу!
— А я, — говорит, — кого там забыл?
— Гаврила, иди на могилу!
— А я кого забыл?
Вот Ванюшка надеет иманушку, берет хлеба краюшку, взял дубину и пошел на могилу.
Приходит.
— Тут ли ты, батюшка?
— Тут. Кто пришел, Данилушка?
— Нет.
— Гаврилушка.
— Нет.
— Ванюшка?
— Я, батюшка.
Глуха полночь приходит, отец из могилы выходит. Свистнул по-молодецки, гаркнул по-богатырски:
— Где мой Бурка-космач ни гулял, был бы на пору готов!
Бурка бежит — мать-сыра земля дрожит, леса ломятся, трава клонится. Зелены луга хвостом застилат, между ног мелки реки пропускат, из-под копыт головни летят, из ноздрей пал пышет, из ушей дым столбом идет. Встал перед его, как лист перед травой.
Вот отец коня похлопал, потрепал, в чисто поле отпускал.
— Как мне служил, так служи и Ванюшке!
Коня отпустил, а сам опеть в могилу залез. Вот Ванюшка приходит домой, братья спрашивают:
— Но чё, тебе отец кого дал?
— А кого он мне даст? До церкви дубиной гнал!
— Но вот, ходи — он будет тебя попугивать.
Вот на другу ночь очередь Гавриле идти на могилу.
— Иди, Гаврила, — Ванюшка говорит, — на могилу.
— А я кого там забыл? Тебя дубиной прогнал и меня прогонит. — Не пошел.
Вот Ванюшка опеть надел имануху, взял хлеба краюху, взял дубину, пошел на могилу. Пришел, стукнул дубинкой по могилке.
— Тут ли ты, батюшка?
— Тут. Кто пришел? Гаврилушка?
— Нет.
— Ванюшка?
— Я, батюшка.
Вот опеть глуха полночь приходит — отец из могилы выходит. Свистнул по-молодецки, гаркнул по-богатырски:
— Где мой Бурка-космач ни гулял, был бы на пору готов!
Вот Бурка бежит — мать-сыра земля дрожит. Лес ломится, трава клонится, зелены луга хвостом застилат, промеж ног мелки реки пропускат, из ноздрей пал пышет, из ушей дым столбом валит. Вот стал перед его, как лист перед травой. Отец в право ухо влез, в лево вылез — всю богатырску сбрую вынес. На себя и на коня. Седлал его: потнички на потнички, коврички на коврички, сверх ковричков черкасское седло о двенадцати подпругах, подпруг шелковых. Шелк шамотинский. Шелк не рвется, булат не гнется, чистое серебро в грязе не ржавеет. Вставал на стремя тальянско, садился в седло черкасско, отправлялся добрый молодец. Драл своего коня по крутым бедрам. Конь его рассержался, от земли отделялся — скакал выше леса стоячего, ниже облака ходячего.
Вот прибежал обратно, слез. В лево ухо влез, в право вылез — всю богатырскую сбрую там оставил. Похлопал коня, потрепал, в чисто поле отпустил.
— Как мне служил, так и Ванюшке служи! — И опеть залез в могилу, а Ванюшка домой пошел. Там его братья спрашивают:
— Кого тебе отец дал?
— А кого он мне даст? До церкви меня дубиной прогнал.
— Но вот ходи — он тебя будет попугивать.
На третью ночь Ванюшкина очередь. Он никого не отправлят. Сразу надеет имануху, берет хлеба краюху, взял дубинку и пошел на могилку. Стукнул:
— Тут ли ты, батюшка?
— Тут, кто пришел? Ванюшка?
— Я, батюшка.
Вот глуха полночь приходит — отец из могилы выходит. Свистнул по-молодецки, гаркнул по-богатырски:
— Где мой Бурка-космач ни гулял, был бы на пору готов!
Вот Бурка бежит — мать-сыра земля дрожит, лес ломится, трава клонится. Зелены луга хвостом застилат, между ног мелки реки пропускат, из-под копыт головешки летят, из ноздрей пал пышет, из ушей дым столбом идет. Стал перед его, как лист перед травой. Вот отец Ванюшке велел так же делать. Ванюшка коню в правое ухо влез, в лево вылез — всю богатырскую сбрую вынес. Седлал его: потнички на потнички, коврички на коврички, сверх ковричков — седло о двенадцати подпругах шелковых, шелк шамотинский. Шелк не рвется, булат не гнется, чисто серебро в грязе не ржавеет. Скакал выше леса стоячего, ниже облачка ходячего. Вот прибежал назад. Ванюшка с коня слезал, в лево ухо влез, а в право ухо вылез — всю богатырскую сбрую оставил там, в ухе. Отец опеть говорит коню:
— Как мне служил, так и Ванюшке служи!
Вот Ванюшка распрощался с отцом, и этот конь ему достался. Пустил его Ванюшка в чисто поле, в широко раздолье. Сам домой пришел.
— Но, кого тебе отец дал?
— Никого не дал. До церкви дубиной гнал.
А сам соплями замазался, тряпицами завесился, корчагу на голову — сел на печку и сидит. Вот братья бегают. Там царь посадил свою дочь в терем на три этажа и объявил:
— Кто ее достанет, за того и замуж отдам!
Братья чешутся, мажутся, на бал собираются. Ванюшка и говорит:
— Братья, я тоже поеду. Дайте мне кобылу!
— Да ты что, дурак. Тебя свяжут, и нам не уйти! Ты всех людей насмешишь.
— Но дайте мне кобылу, я хоть бабам грибов наберу.
— Тогда бери вон ту, еле ходит, ее черви едят.
Братья уехали на бал. А Ванюшка взял эту кобылу, сел задом наперед, хвост в зубы берет. Доехал до огорода, за хвост дернул — шкуру на огород, мясо под огород:
— Ешьте, сороки-вороны, поминайте моего батюшку!
А сам пошел в чистое поле, в широко раздолье. Свистнул по-молодецки, гаркнул по-богатырски:
— Где мой Бурка-космач ни гулял, был бы на пору готов!
Вот Бурка бежит — мать-сыра земля дрожит, лес ломится, трава клонится. Зелены луга хвостом застилат, промеж ног мелки реки пропускат, из ноздрей пал пышет, из ушей дым столбом валит.
Стал перед его, как лист перед травой. Ванюшка коню в правое ухо влез, а в лево вылез — всю богатырску сбрую вынес, на себя и на коня. Седлал его: потнички на потнички, коврички на коврички, сверх ковричков черкасско седло о двенадцати подпругах шелковых — шелк шамотинский. Шелк не рвется, булат не гнется, чисто серебро в грязе не ржавет. Вставал на стремя тальянско, садился в седло черкасско, отправлялся добрый молодец. Драл своего коня по крутым бедрам. Конь его рассержался, от земли отделялся — скакал выше леса стоячего, ниже облака ходячего.
Братьев обогнал Ванюшка, скакнул и заскочил на первый этаж. А его только и видели. Вот склики скликают, барабаны бьют:
— Кто был? Царь-царевич, король-королевич? Или сильный, могучий богатырь?
А он взвился птицей. Приехал, коня в чисто поле отпустил. Грибов бабам набрал и опеть залез на печку. Тряпицами завесился, корчагу на голову надел.
Вот братья приехали, говорят:
— Кто такой был: царь-царевич, король-королевич или сильный, могучий богатырь? На первый этаж заскочил и птицей улетел.
— А не я ли, братья, там был.
— Ох ты, дурак едакий! Тебя свяжут, да и нам не уйти!
— А вот я-то и был.
Назавтре опеть братья чешутся, мажутся, на бал посылаются. Ванюшка опеть просится:
— Дайте кого-нибудь мне, кобыленку, я хоть бабам грибов наберу.
— Да ты все обдерешь тут! Но вон иди, иману возьми.
Ванюшка поймал иману, сел задом наперед, хвост в зубы берет. Доехал до огорода, дернул иману за хвост — шкуру на огород, мясо под огород.
— Ешьте, сороки-вороны, поминайте моего батюшку!
А сам опеть пошел в чисто поле, в широко раздолье, свистнул по-молодецки, гаркнул по-богатырски. Конь к нему прибежал, Ванюшка на него сел. Драл по крутым бедрам — конь скакал выше леса стоячего, ниже облака ходячего. Полетел, заскочил на второй этаж. Тут совсем народ ладушки бьет: кто такой? Он птицей взвился, улетел. Бабам грибов набрал, пришел и на печку сел. Опеть замазался, закутался, корчагу на голову — и сидит.