Сказки мышонка Сухарика — Волкова С.

Страница 3 из 18

Сказки мышонка Сухарика: Цикл «Дед Полешко»

---

 

МОХОВОЙ

Наступила зима. Вставила бабка Анфиса в окна зимние рамы.
Пришел из лесу старичок Моховой, настелил между рамами мох и остался во мху зимовать. Смотрит Пашутка: в окне старичишка ростом всего-то с кедровую шишку, волосы лохматые, лицо рябоватое, шапка из мха. А глаза из-под шапки как две болотные незабудки глядят. Тихо-неслышно ходит он в моховых мягких валенках — поливает герани на подоконнике.
И разговаривает тихо — Пашутке не разобрать. Скажет тихое слово — и расцветут герани посреди зимы. Закрасуются алыми шапками. Что за слово такое? Вот бы узнать!
Бывало, выдует к вечеру печь, бабке топить неохота. Она к Моховому. Он печь по беленому боку погладит, что-то тихо ей скажет. И в доме тепло.
Мороз за окошками ходит, оконные стекла морозит, белого света в домах не видать. Бабка Анфиса бежит к Моховому:
— Скажи свое тихое слово.
Моховой свое тихое слово шепнет — мороз на ту сторону улицы и перейдет. Сразу окошко оттает, засинеет в нем небо, покажется белая улица. Василиса на подоконник вспрыгнет, начнет умываться — гостей намывать. Гости увидят — их ждут. И придут. С новостями. С гостинцами.
Долго думал Пашутка: «Что за слово у Мохового?» Насмелился и спросил. Улыбнулись глаза — две болотные незабудки.
— Мое слово неслышное, тихое. Здесь его не разобрать. Приходи ко мне за стекло, там у меня тишина. Стукни три раза — я выйду, открою.
Стал Пашутка собираться к Моховому за словом. Умылся, причесался, только собрался — ребята в дом.
— Бери, Пашутка, коньки. Мы на речку идем.
Не стал Пашутка долго раздумывать. Ребята ведь постоят да уйдут, а Моховой весь день дома. Стукнул в окошко:
— Я во вторник приду.
Схватил коньки — и на речку.
Во вторник снова собрался, умылся, причесался. Вдруг белый заяц в окошко стучит. Вздыхает Пашутка:
— Я к Моховому за словом собрался!
Повздыхал и так рассудил: не каждый день зайцы в окошки стучат. А Моховой у нас каждую зиму зимует. И побежал за зайцем в лес.
В среду бабка Анфиса Пашутку за солью послала.
В четверг гости приехали с новостями, с гостинцами. Гостили три дня.
Так и неделя прошла. Вторая миновала — и зима к концу. Ушел Моховой. Тихо ушел в моховых мягких валенках.
Пашутка не стал горевать: «Придет снова зима — придет Моховой зимовать».
Зима пришла — не заставила ждать. А Мохового не видать.
Не стелет он между рамами мох, не готовится зимовать. Бабка Анфиса сама мох настелила — все равно дует из окон и герани засохли.
Гости в дом не идут. Не несут новостей и гостинцев. Да не по ним скучает Пашутка. Он скучает по Моховому. Целый день не выходит из дому. В замерзшее окошко заглядывает. Ничего не видать.
Открыл Пашутка окошко, ступил на мягкий мох и очутился в лесу. Белый тот лес, ледяной. Сосны и елки — белые. И резные высокие травы — белые.
— Моховой! Ау! Моховой!
Откликнулось эхо, осыпался иней с травы:
— Я тут…
Увидел Пашутка под сосной Мохового. Шапка из мха снегом засыпана, белая. И лицо побелело от холода.
— Моховой, я пришел, Моховой…
Стал Пашутка у Мохового с шапки снег стряхивать. На руки дышать, отогревать. Успел Моховой только слово сказать.
Тихое слово Пашутке шепнул и растаял. Исчез вместе с ним ледяной белый лес. И засинело в окошке небо. И заалели герани высокими пышными шапками.

ТИСЛОЕ КЕСТО

Сидит дед Полешко на чурбачке у поленницы. Другой чурбачок в руках держит. Подбежал Пашутка:
— Что будешь делать?
— Ушат для кислого теста.
— Ушат — это легко. Это и я могу сделать.
— Попробуй.
Натесал Полешко гладких выгнутых клепок. Надо их друг к дружке подогнать. Не хватает у Пашутки терпенья. Тяп да ляп. Подогнал кое-как. Стянул обручем. Пришли ребята, стали звать Пашутку на горку. Пашутка и вовсе заторопился. Одно ухо к ушату приладил, где полагается. Другое чуть ли не к донышку.
Дед Полешко повертел Пашуткину работу в руках, ничего не сказал. Сказал только:
— Отнеси бабке Анфисе.
Бабка Анфиса руками всплеснула:
— Что за ушат такой?
— Для кислого теста, — хотел сказать Пашутка. Заторопился и крикнул: — Для тислого кеста!
Завела бабка тесто в ушате, накрыла теплым платком, на лавку поставила.
Назавтра проснулся утром Пашутка, вышел на кухню попить. Слышит: на лавке кто-то пыхтит.
— Кто тут? — испугался Пашутка.
— Это я — Тислое Кесто.
— А чего пыхтишь?
— Хочу с лавки спрыгнуть, да никак не могу.
— Давай помогу.
Спустил Пашутка ушат с лавки на пол.
Тислое Кесто ему глазом подмаргивает:
— Давай убежим!
— Давай, — согласился Пашутка. Оделся тихонько, чтобы бабка не слышала. Тислое Кесто бабкин платок завязало потуже — и за порог.
— Айда, — предлагает Пашутка, — на речку. Вчера лунки долбили. Будем рыбу ловить.
Пашутка торопится. Тислое Кесто едва за ним поспевает. С боку на бок переваливается, пыхтит, сопит. Шло, шло — остановилось.
— Ты чего? — обернулся Пашутка.
— Устало. Больно далеко твоя речка. Нету терпения идти… Давай коня запрягай.
Пришли они на конюшню. Вывел Пашутка во двор коняшку Пегашку, вынес сбрую, отдал Тислому Кесту. Стало Тислое Кесто коня запрягать. Заторопилось, в вожжах и постромках запуталось, на землю свалилось.
Лежит, подняться не может, на всю конюшню ругается. Кони из дверей конюшни выглядывают, над Тислым Кестом ржут. Поднял Пашутка ушат, поставил на ноги.
— Не хочу, — дуется Кесто, — не желаю коня запрягать. Пошли лучше пешком.
Идут они дальше по улице.
Едет свадьба навстречу. Разохалось Тислое Кесто:
— Ох, коней остановите! Ох, подвезите!
Остановили коней. Село Тислое Кесто рядом с невестой, Пашутка рядом с женихом.
Шли на рыбалку, попали на свадьбу. Сидят за столом. Только Тислому Кесту никак не сидится. Пыжится Тислое Кесто: я да я. «Я до потолка достать могу, если пожелаю». Чем больше пыжится, тем выше поднимается. Хозяева беспокоиться стали: сейчас на стол, на гостей полезет, всю свадьбу испортит. Хозяйка догадалась и говорит:
— Что до потолка можешь достать — верю. А вот что до трубы — никак не поверю.
Тислое Кесто из ушата вон вылезло:
— Это я не могу достать до трубы? Я могу выше трубы!
Кинулось к печке, заслонку откинуло, через дымоход, по трубе и на крышу. Сидит на крыше. Пашутка с кособоким ушатом стоит. Рядом собака грызет кость от холодца.
— Прыгай! — Пашутка снизу кричит.
Тислое Кесто как плюхнется вниз! Прямо на собаку и угодило! Скорей-скорей в ушат впрыгнуло и дёру! Откуда и прыть взялась. Собака от лая захлебывается: нигде не видела, чтобы тесто в ушатах по дворам бегало. Гости из дому выскочили: шум, переполох. Собака заходится, лает, цепь обрывает. Оборвала, за Тислым Кестом по улице гонится.
Куда Тислому Кесту деваться? К Анфисе на двор! Перед собачьим носом калитку захлопнуло, скорей на крыльцо да на кухню.
Бабка Анфиса обрадовалась:
— Вот и тесто подоспело!
Начинила она Тислое Кесто грибами да капустой, морковью да творогом. Посадила на противень в печь. Тислому Кесту и тут не сидится. И здесь оно пыжится. С противня лезет:
— Что за жизнь — в печке сидеть! Не для меня это место — не для Тислого Кеста!
Пыжилось, пыжилось, так и не досидело, сколько положено. Недопеченными пирогами из печи повыскакивало. Расстроилась бабка Анфиса: никто сырые пироги есть не хочет.
Отнесла соседскому Шарику в будку. И тот нос воротит. Ничего из Тислого Кеста не вышло.
— А все ты виноват, — ругает бабка Пашутку… — Твой ушат кособокий.
Взял Пашутка ушат, пошел к деду Полешко. Долго мудрили, пока новый не сбили. Старался Пашутка, аккуратно клепку к клепке подгонял. Зато вышел ушат — загляденье. Не кособокий, не кривобокий. И оба уха на месте.

— Страница 3 —