Сказ про Игната — хитрого солдата — Привалов Б.

Страница 11 из 22

Сказ про Игната — хитрого солдата (сказка)


— Знаю, — прищурился Спирька. — Два ведра, а третье — коромысло.
— Вот и нет! — усмехнулся Игнат. — Два брата — ты с Парамоном. А третий — Яков-простота.
— Ты парня не порти, солдатик, — строго сказал Спирька. — Он Дурында, а не Яков.
— Для кого как, — покосился на Дурынду Игнат. — Для меня Яков.
— Так разгадывай загадку-то до конца, — засипел Спирька. — Почему мы на третьем брате повисли?
— Так вы ж его хлеб-соль, Якова-простоты, есть будете нынче? — Игнат спокойно выдержал злобный взгляд Спирьки. — А ведь ты первый на берег вылез, ты и угощать всех спорщиков должен.
— Не суйся в чужие дела, солдатик, — почти прошептал Спирька, — без тебя жили-поживали, авось и дальше проживём.
— Ещё загадка, — громко сказал Игнат. — Сколько в воду ни падает, всё сухим из неё выходит. Кто?
— Гусь, — прошипел Спирька. — Либо селезень.
— Нет, — помотал головой Игнат. — Ты, Спирька. Однако не утешайся — и на тебя омут найдётся.
— Уж не ты ли тот омут закрутишь, солдатик? — спросил Спирька.
— Будешь тонуть — узнаешь, — улыбнулся Игнат.
Наконец Парамон окончательно пришёл в себя. И тихо, блаженно проговорил:
— Я уже видел царствие небесное… Зачем меня вернули на грешную землю?
— Хорошо там, на небесах? — пробасил Дутда.
— Отменно! — вздохнул Парамон. — Сапог-то, сапог натягивай лучше, дубина!.. Цветы там на небе цветут, рыбы, как птицы, летают, а птицы, как рыбы, плавают…
— Ни засухи там, ни податей, — продолжал Игнат, — работай в своё удовольствие. Землю паши, сено коси, стада паси…
— Хе-хе-хе! — зашёлся смехом Спирька. — Да разве в царствии небесном работают? Там всё само в рот валится. Эх, солдатик, потешил! Хе-хе-хе, коров пасти… сено… хе-хе…
— А мне бы поработать, — мечтательно сказал Игнат. — Вместо ружья да косу в руках подержать.
— Зачем меня не пустили в царствие небесное? — строго спросил поп и пхнул ногой Дурынду.
Парень виновато опустил голову.
— Ладно, отче, комедь ломать, — сказал Игнат, сурово сдвинув мохнатые брови, — тебе и тут хорошо. Известно дело — попа на небеса и калачом не заманишь!
— Хе-хе-хе! — зашипел Спирька. — И верно, к чему туда? Дорога дальняя. А у Дурынды я в одежде флягу нашёл с зельем.
— Медовуха это, — потупился Дурында. — Для деда припас, занемог он.
— Вот деду твоему в царствие небесное самая пора, — сказал Спирька. А мы заледенели в этой речке… Душу согреть надобно.
Он отхлебнул и передал флягу брату.
Поп покрутил её, поболтал.
— Винушко, а винушко? — спросил он. И сам тут же другим голосом ответил: — «Ась, милушко?» — Лейся мне в горлышко! — «Изволь, красное солнышко!» — И Парамон лихо опрокинул флягу в рот.
— Ай да поп! — крякнул Игнат. — На земле себе царствие небесное устраивает!
— Не завидуй, — строго сказал Парамон, отнимая флягу от губ и переводя дух. — Зависть — грех…
— Эй, Дурында! — просипел Спирька. — Не пяль глаза на медовуху, а раздевайся и полезай в тину пьявок князю ловить. Или забыл, что неделю пьявок не меняли? Ну, живо!
— Чего к парню пристали? — спросил Игнат, сдерживая желание постучать, как в барабан, в жёлтую, сверкающую кожей гладкую голову Парамона.
— Не твоё дело, служивый! — махнул ручкой Спирька. — Лезь, Дурында, в тину… Во-о-он, видишь, затончик?.. Там всегда пьявок много…
— На то он и Дурында, — осклабил в улыбке толстый рот поп. — На себя пиявок ловит. Сядет в тину и сидит… Потом вылезет и обирает… Ну, а ты-то как живёшь, буйная головушка Игнатик? — И Парамон вновь сделал из фляги большой глоток.
— Живу, за умом в люди не хожу, — ответил Игнат.
— А к нам зачем пришёл? — спросил Спирька.
— Шёл к князю за реестром да припомнил, что он из ночи день делает. Игнат усмехнулся. — Спит ныне, верно.
— Спит, спит князь-батюшка, — по привычке поклонился Спирька. — Тебе не к нему надобно, ко мне. У меня реестр для сбора податей заготовлен давно.
— А если не хочу я у князя сборщиком быть? Я свои двадцать пять лет отвоевал, — сказал Игнат, — теперь мне отдых положен.
— Э-э, куда завернул, солдатик! — хихикнул Спирька. — До неба высоко, до царя далеко! Тут у нас князь-батюшка Данила Михайлович сын Стоеросов и бог и царь. Теперь ему послужишь, коли угодить сумеешь.
— Ты, Игнатик, — елейным голоском молвил поп Парамон, — тут не устанешь, житьё у князя лёгкое. То и дело отдыхай сколько душе угодно. Ночью-то князь, сам ведаешь, не спит. Ну, значит, и тебе при нём быть, а вдруг к себе позовёт? А заря пришла — дела есть. Нужно за возами мужицкими, которые подати привезли, поглядеть — не пропало ли чего ночью.
— Что с воза упало, хо-хо-хо, то пропало, — загоготал Спирька. — У нас уж такой обычай!
— Присмотришь за возами, Игнатик, — продолжал Парамон, — и отдыхай, спи. Только не забудь на мельницу съездить — узнать, сколько у какого мужика вчера мучицы намолото, запасено… Съездил к мельнику — и отдыхай, спи. Только не пропусти, как стадо выгонять начнут, — коров, овец да коз пересчитай. А то мужик ныне хитрый пошёл — всё утаить хочет, князя обмануть… Пересчитал — и спи-отдыхай.
— Только не забудь, солдатик, — подхватил Спирька, — по амбарам пройти, в подполье да в погреба заглянуть — что где спрятано, сколько чего схоронено. У тебя под присмотром два села, так ты быстренько туда-сюда, всё осмотри… И спи-отдыхай.
Поп потёр тоненькие паучьи ладошки и забубнил:
— По полям проедешь, с мужиками поговоришь, кому, чего, сколько на княжеский двор везти укажешь, и спи-отдыхай сколько душе угодно… Тут уж и заря вечерняя подходит, стадо домой возвращается, ты животину-то всю снова пересчитай, не загнали ли мужики на болото коровёнок либо овечек — за ними глаз да глаз нужен, ох-хо-хо…
— Пересчитал — и спи-отдыхай, — захихикал Спирька. — А как солнышко зайдёт, тут уж и князь-батюшка просыпается… Тут и тебе вставать надо, солдатик.
— Да ты, Игнатик, не кручинься, — сказал Парамон. — Князь-то не даром тебя на службу взял. Рубль в год будешь получать.
— Сто годов — сто рублей, богатеем станешь, — добавил Спирька.
— Мундир у тебя драный, на локтях — глазки, — продолжал поп, — зато медаль, как солнце, горит… Опять же — сапоги есть. Вид храбрый. Спуску мужикам не давай! Они народ хитрый — все нищими прикидываются. Прячут всё от князя! Ты их, Игнатик, покрепче, чтоб боялись тебя, как беды неминучей!
Спирька сам сходил к возку, достал свёрнутую в трубку бумагу.
— Сколько же нужно собрать всего? — рассматривая реестр, спросил Игнат.
— Грамоте не разумеешь? — ласково спросил Спирька.
— Малость разумею. — Игнат внимательно посмотрел на список того, что нужно было ему собрать с мужиков.
— Ну, буйная головушка? Ну, Игнатик? — Поп Парамон улыбался во весь рот. — Посмотрел в реестр — легче стало?
— Может, и легче, — ответил Игнат.
— А мне тяжело… — вздохнул поп. — Фляга-то Дурынды с дырой, что ли? Ни капли в ней не осталось…
— У меня на такой случай всегда есть с собой, — сказал Игнат, вынимая из-под кафтана большую солдатскую флягу. — Бабка Ульяна варила, говорила, медовуха тут с баюн-травой замешана. Сны добрые от баюн-травы снятся.
— Ну разве только попробовать, — схватился обеими руками за флягу Парамон. — Как думаешь, Спирька? Попробуем?
— Отчего же, ежели солдатику не жалко, — согласился Спирька.
— Пейте, пейте, только мне оставьте, — предупредил Игнат.
Поп так присосался к фляге, что чуть не задохнулся:
— Ох, ох, хорошо зелье!.. Ещё… один глоточек…
Но Спирька вырвал флягу у брата, отхлебнул сам, помедлил, вздохнул и протянул Игнату.
— Да ладно уж! — махнул рукой Игнат. — Мне бабка Ульяна сколько хочешь наварит. Пейте сами вдосталь.
…Когда фляга опустела, Парамон уже едва держался на ногах. Игнат с трудом погрузил его отяжелевшее тело в возок.
Спирька пошатывался, но ходить ещё мог. Змеиные глаза его горели неукротимой злобой.
— Правильно, солдатик, понял! — сипел он. — С нами мирно надо… по-свойски… ты нам угодил, мы тебе… ты же не мужик…
— А Якова в реке бросаете? — спросил Игнат, когда Спирька взял вожжи.
— Обождите! — пробасил Дурында из реки. — Я тотчас…
— Лови, лови! — махнул рукой Спирька. — Не ровён час, князю-батюшке занедужится, а пьявки в хоромах все старые, квёлые. К ночи чтоб по всем кувшинам свежие были! Сам проверю!
Возок поехал в гору.
Дурында выскочил из воды. Он дрожал, зуб на зуб у него не попадал.
— Вот, Яков, какие дела! — развёл руками Игнат. — Дружки-то бросили тебя пьявкам на съедение!
— Ни-ни-чего, — быстро одеваясь, проговорил Дурында. — Когда Спирид-д-дон выпьет, он всегда такой… А так он ничего… ничего…
И Дурында бросился следом за возком.
Игнат усмехнулся, глядя ему вслед, покрутил ус и тоже зашагал вверх…
…Избушка была наполнена запахами сушёных трав. Дед Данилка и бабка Ульяна сидели на лавке, разбирали какие-то корешки.
— Что, Игнатушка? — нетерпеливо спросила Ульяна. — Выпили они? Всё до капли?
— Так ведь задаром! — улыбнулся Игнат. — Разве поп от такого откажется! Теперь дело за нами… Где Стёпка? Где Демид с Василием?..


7. Житие земное и небесное

Хитрость да умение всегда найдут применение.
Старинная поговорка

пирька привёз вконец захмелевшего Парамона к поповскому, притулившемуся к церкви дому и свалил брата с возка прямо попадье на руки.
Попадья — маленькая, юркая женщина с головлй-луковицей, несмотря на жару повязанной неолькими платками, — легко удержала Парамона на ногах. Но идти прямо поп не мог — его заносило и кособочило, он порывался встать на четвереньки, щурился, что-то бормотал, громко и весело икал.
— Ари-ина! — низким, трубным голосом позвала попадья.
Из поповского дома выскочила маленькая босая девчонка. Сзади, из-под повязанного по-взрослому платка, задорным крючком торчала косичка.
Арина без слов поняла хозяйку, бросилась к еле стоящему на ногах попу, ухватила его за руку, подпёрла плечом.
Так, вдвоём с попадьей, они повели Парамона в дом.
Спирька не слезал с возка. Он поводил по сторонам затуманенными очами, слегка покачивался, словно его шатало ветерком. Казалось, что Спирьке удаётся усидеть на своём месте только потому, что он держится за вожжи.
— Но-но, к дому, — тронул лошадей Чёрт и уехал восвояси.
…Попадья с Аринкой проволокли попа через горницу, втащили его в опочивальню и уложили на перину.
Обычно в таких случаях поп засыпал сразу же. Но нынче он никак не мог угомониться. Ему мерещились какие-то чудища, он то бормотал несвязные фразы, то порывался куда-то бежать.
Аринка со страхом смотрела на своего хозяина.
— Не иначе, опоили Парамошу, — вздохнула попадья. — Всё Спирька, окаянная голова… Сгубить Парамошу хочет, хрипатый… Беги, Арина, за бабкой Ульяной. Пусть травами отпоит батюшку, навар сделает.
Когда Аринка привела бабку Ульяну, на село уже спустились лёгкие, как дымка, сумерки.
Сверкал в небе только церковный крест, освещённый уже скрывшимся за горизонтом солнцем.
Попадья обрадовалась, метнулась к бабке, ухватила её цепко за рукав, потянула за собой через весь дом.
Бабка Ульяна, едва поспевая за шустрой попадьей, застучала по половицам клюкой.
Перепил мой-то, перепил, — гудела попадья. — А всё Спирька… Сам двужильный, его никакое зелье не берёт… Темнеет уже, как бы князь-батюшка Парамошу не кликнул к себе… Беды тогда не миновать! Сделай милость, Ульяна, отпои Парамошу поскорее!
— Не впервой, чай, не впервой, — бормотала бабка Ульяна, оглядывая нагромождение перин и пуховиков, среди которых затерялся щуплый поп. Отгоним хворобу, отгоним. Вот тебе травка черевика сушёная, кинь её в горшок, пусть варится на малом огне.
— Ари-и-ина! — загудела попадья. — Слышь, что Ульяна сказала?
Девчонка выхватила травку из бабкиных пальцев, шлёпая босыми ногами по половицам, помчалась на кухню, к печке.
В доме стало совсем темно, пришлось попадье кликнуть Арину, чтобы та лучину зажгла.
Запахло чем-то пряным и смолистым.
— Лесная травка черевика дух даёт, — сказала бабка Ульяна. — Как первая звезда с неба упадёт, так и снимать надобно горшок с печи.
— Ари-и-ина! — приказала попадья. — Поди на крыльцо, гляди на небеса. Звёзды там проклюнулись?
Девочка выскочила на крыльцо, оставила дверь распахнутой.
Лучина в светце даже не дрогнула — так тихо было на улице.
— Есть звёздочки, — послышался тоненький голосок Аринки. — Много.
— Смотри лучше, — прогудела попадья, — как только увидишь звезду падучую, снимай горшок с травой.
Вечер уже почти погасил зарю, когда скатилась с неба первая звезда.
— Упала, упал-а-а!.. Ой-ой, кто это? — вдруг завизжала Аринка.
— Почудилось тебе что? — встала от стола попадья да застыла с разинутым ртом.
Аринка — с крыльца по стенке, по стенке — спряталась в самый тёмный угол горницы.
А на крыльце появилась маленькая белая фигура. Над головой её светился, переливался рой звёзд. На белом, как мука, лице были видны только огромные тёмные глаза.
— Что… кто… чего… — растерянно-испуганным, дрожащим басом забормотала попадья. — Кто это ты?
Маленькая фигурка в белом оказалась обладателем неземного голоса могучего, гремящего, от которого стены поповского дома задрожали.
— Я пришёл, чтобы взять на небо Парамона! — прогремел голос.
— Господи! — опускаясь на скамью, вздохнула попадья. — Допросился, Парамоша…
— Я жду, Парамон! — вновь зазвучал трубный глас.
Бабка Ульяна взяла светец с лучиной, отправилась в дальнюю комнату, где спал поп. За бабкой крадучись пошла Арина.
Перины и пуховики в опочивальне-были разбросаны, размётаны. Парамона среди них не было.
— Может, его уже забрали на небо? — спросила Аринка, широко раскрытыми глазами глядя на бабку Ульяну.
— Где ты, Парамон? — вновь загремел голос пришельца по всему дому. Послышался удар, вспыхнувшее пламя мгновенно осветило все уголки опочивальни.
— Ой-ой! — завизжала Аринка.
— Молния с неба! — сказала Ульяна.
Поп в длинной холщовой рубахе лежал за сундуком, прикрыв голову подушкой. Видимо, трубный громовой глас привёл его в себя, прогнал опьянение.
— Не хочу я на небо. Скажи, Арина, этому… небесному, что меня дома нет… — захныкал поп.
— Да что ж ты дитё заставляешь врать? — сурово произнесла Ульяна. Сам ведь просился на небо каждый день с утра до ночи, вот теперь и собирайся.
— Голова болит, кружится… — запричитал поп. — Ноги не держат… Не дойду я до неба, дорога велика… Сходи ты за меня, Ульянушка, а?
— Да ведь за тобой пришли, а не за мной, — сказала Ульяна. — Тебе небо честь великую оказыает, а не мне!
— Где же ты? — вновь прогремел голос. — Выходи, Парамон, а то я дом твой спалю небесным огнём!
При этих словах ожила попадья.
— Дом из-за тебя спалят! — крикнула она, врываясь в опочивальню. Одним рывком попадья вытащила попа из-за сундука: — Иди, Парамоша!
В распахнутые двери комнат была хорошо видна белая фигура, стоящая на крыльце.