Самая легкая лодка в мире

Страница 4 из 43

Глава V. ИДЕЯ ЗАРАСТАЕТ МОХОМ

Мне хотелось начать строительство лодки немедленно. Несколько дней бродил я вокруг бамбука, чистил бревна, гладил их, измерял.
В тельняшке, с топором и ножовкой в руках парил я над бамбуком, примеривался, прицеливался, мечтал. Но никогда в жизни я не строил никаких лодок и так просто тюкнуть топором по бамбуку не решался.
Надо сказать, что тельняшка теперь у меня была цельная, далеко позади остался треугольный кусочек, я донашивал вторую свою тельняшку. А хорошая тельняшка, как известно, служит хозяину примерно десять лет.
Шли недели. Без движения лежал бамбук у Орлова в мастерской.
Посетители спотыкались о него, восхищались таким толстым невиданным бамбуком. Орлов гордился, расхваливал бамбук и мою идею.
Прошел месяц, и настроение Орлова переменилось.
— Здесь не чайный склад купца Высоцкого, — шутил он. — Пора превратить бамбук в лодку.
За месяц Орлов совершенно излечился от «бамбуковой болезни». Он подхватил где-то «керосиновую болезнь» — стал собирать керосиновые лампы и в короткий срок набрал столько ламп, что их некуда было ставить. Бамбук же занимал много места и мешал лампам спокойно размножаться.
А я не знал, с чего начать, и, главное, не представлял себе, какой должна быть самая легкая лодка в мире. Я рисовал бамбуковые проекты, а ночами снились мне бамбуковые корабли.
— Тебе, наверно, мешает бамбук? — заискивая, спрашивал я Орлова.
Орлов молчал, только усы его недовольно помахивали крыльями.
— Ну, хочешь, я увезу бамбук домой?
— Для этого надо иметь квартиру, — отвечал наконец Орлов.
Квартиры у меня не было. Была комната, которую я снимал у опасного человека по имени Петрович. Этот Петрович запросто мог в сердцах растоптать бамбук, а то и продать соседу, возводящему голубятню.
Помалкивал Орлов, помалкивал.
— А что? Возьмем за пятерку самосвал и отвезем на квартиру Высоцкого, — шутил он. — Все связано.
Да, так получилось, что прежде чем иметь лодку, я должен был заиметь квартиру, в которой мог бы хранить строительный материал. Меня всегда поражало, как в жизни между собой: лодка — бамбук — милиционер-художник — керосиновые лампы — Петрович — квартира.
Казалось бы, нет в этом никакой связи, а в голове моей все переплелось, запуталось морским узлом.
— Это узел судьбы, — пояснял Орлов. — Брось ты самую легкую лодку в мире. Давай распилим бревна и понаделаем из них кувшинов. В таких кувшинах можно держать керосин, олифу, а если надо, сыпучие тела.
Замыслы Орлова пугали меня. Особенно раздражали сыпучие тела. В жидкостях все-таки оставалось что-то от идеи мореплавания.
Я занялся поисками квартиры, покидая бамбук на несколько дней, а то и на неделю. Постепенно новая будущая квартира вытеснила из головы самую легкую лодку в мире.
Случайно наткнулся я на фотографию в журнале «Рыбоводство». На ней изображена была лодка, очень легкая на вид. В лодке сидел человек с подлещиком в руке. Под фотографией была подпись:
«Известный писатель-путешественник любит порыбачить и поразводить рыбу в свободное от литературы время. Хорошо отдыхать на водоемах Подмосковья».
В справочном бюро узнал я телефон, позвонил и, путаясь, извиняясь, объяснил, в чем дело.
— Ладно, — сказал писатель-путешественник, — заходи завтра ко мне. Покажу лодку.

Глава VI. ПИСАТЕЛЬ-ПУТЕШЕСТВЕННИК

Я шел по улице, с некоторой гордостью поглядывая на прохожих. Они-то спешили кто в булочную, кто в химчистку, а я к писателю поговорить о лодках.
Да, самая легкая лодка в мире, еще даже и не построенная, уже приводила меня в удивительные бухты и заливы.
В подъезде дома, где жил писатель-путешественник, меня остановила женщина, которую хотелось назвать теткой. Она сидела у лифта в полуразвалившемся кресле, из которого торчали хвосты мочалок, и читала роман Толстого «Война и мир».
— Куда? — спросила она.
— К писателю.
— Здесь все писатели.
— Как это?
— А так — полон дом. Ты к кому?
Я ответил и, пораженный, не решился ехать на лифте. Целый дом писателей я встретить никак не ожидал и даже представить себе не мог, что такие дома на свете существуют. Подымаясь с этажа на этаж, разглядывал я двери, обтянутые кожей, по которым созвездиями разбросаны были золотые кнопки. Из-за дверей раздавался собачий лай, звуки пианино, а иногда и стук пишущей машинки. Где-то посреди пути охватил меня вкуснейший дух баранины с чесноком, в котором и вправду чувствовалось что-то мощное, крепкое, писательское.
Добравшись до квартиры писателя-путешественника, я хотел было позвонить, как вдруг увидел табличку:
Звонить воспрещается! За нарушение — смертная казнь!
Я потоптался у двери, не зная, что делать. На всякий случай звонить не стал, а легонько поскребся в дверь. За дверью в общем-то было тихо, только кто-то поскреб ее с той стороны. Я постоял и снова слегка поскребся. С той стороны поскреблись в ответ.
Вдруг дверь распахнулась, и я оказался лицом к лицу с огромной собакой без хвоста. Она глядела на меня тяжелым изучающим взглядом.
— Чанг, кто там? — послышался голос. — Если Гусаков, загрызи его, а если тот тип, что звонил насчет лодки, пускай войдет.
Чанг посмотрел мне в глаза, сообразил, что я не Гусаков, и вильнул обрубком хвоста в сторону комнаты.
Я вошел и увидел писателя-путешественника. Он сидел на полу, на медвежьей шкуре, и курил кривую трубку. По левую руку от него на шкуре росомахи стоял радиоприемник «Телефункен». По правую, на шкуре волка, — красный телефон.
Прямо под потолком висела настоящая длинная лодка, по виду напоминающая эскимосский каяк. Я видел ее боевое дно, исцарапанное, покрытое шрамами и облепленное старой засохшей рыбьей чешуей. Я поздоровался и спросил:
— А как Чанг отличил меня от Гусакова?
— По запаху, — серьезно ответил писатель и негромко приказал: — Чанг, принеси гостю чего-нибудь помягче.
Громко топая, бесхвостый Чанг сходил на кухню и принес шкуру рыси. Я расстелил ее и уселся.
— У меня есть еще шкура австралийского ежа. Я стелю ее, когда приходит Гусаков.
— Как же Чанг его до сих пор не загрыз?
— Это не так просто. Чанг грызет его второй год, а тот — как новенький.
Чанг виновато опустил голову, дескать, что ж тут поделаешь, бывают такие, несгрызаемые гости.
— Ваша лодка похожа на каяк, — сказал я, чувствуя, что тему Гусакова лучше не развивать.

— Это смесь байдарки с каяком. Я прошел на ней восемнадцать рек Западной Сибири… А ты случайно не знаком с Гусаковым?
— И в глаза его не видел.
— А может, все-таки знаком? Только не хочешь сказать, а? Ты не подосланный?
— Не знаком и не хочу знакомиться, — твердо ответил я. — Я на лодку пришел поглядеть. Интересно, сколько она весит?
— Двадцать пять.
— Тяжеловата. Мне нужно на двадцать килограммов легче.
— Купи детское корыто.
— Погодите, — принялся объяснять я. — У меня есть бамбук. Из него можно сделать лодочку полегче.
— А зачем тебе легкая? Лодка должна быть основательной. Как дом. Но можно, конечно, сделать легкую, заманить в нее Гусакова — и пускай переворачивается, а?
— Для Гусакова можно купить резиновую и дырку проделать.
— В резиновую Гусаков не полезет. Вот в бамбуковую, да еще самую легкую в мире, его легко заманить. Он потом на всю Москву будет кричать: я — самый великий человек в мире, плавал на самой легкой лодке в мире! Я уж знаю Гусакова.
— А кто вашу лодку построил? — спросил я. — Может, вы дадите мне адрес Мастера?
— Адреса не дам, — сказал писатель-путешественник. — Но в следующее воскресенье я сам поеду к Мастеру в Каширу. Бери бамбук — поедем вместе.
Чанг, ты поставил чайник?