Про бедняцкого вожака — отважного кармелюка
Страница 2 из 2
Про бедняцкого вожака — отважного кармелюка (сказка)
Как пан в грехах каялся
Жил один пан, смирный-пресмирный, ласковый-преласковый, тихий-претихий. Всё обходительно, да со вздохом, да с поклоном. Но только люди того тихого боялись больше, чем огня немилосердного, больше чумы и мора лютого. Потому что было у него сердце жёстче камня, что слезами не прожжёшь, мольбами не смягчишь.
Не выйдет крестьянин на барщину — то ли сам занеможет, то ли кто из семьи сляжет, — в тот же день панский верный пёс-эконом отберёт четверть хозяйства: овец уведёт, курам головы свернёт. Во второй раз бедолага не выйдет — половины хозяйства лишится. А станет роптать — отберут горшки-плошки, ряднину последнюю — и спать не на чем, и сварить не в чем.
А ругать, розгами сечь, как другие помещики, — этого у пана, упаси бог, в заводе не было.
Вот как-то поехал пан в церковь исповедоваться. Рассказал про все грехи попу, получил от него отпущение и домой отправился.
Выехал за село, вдруг слышит — кричат сзади. Оглянулся — дьяк его догоняет, путается в длинных полах рясы. Придержал пан коней. А дьяк подбежал да и говорит:
— Постойте, ваша вельможность! Послал меня к вам батюшка-поп. В каких вы грехах каялись, запамятовал он. А ведь ему ваши грехи замаливать надо.
— Что ж, — отвечает пан, — грехи мои тяжкие. Как-то в пятницу, в постный день, кусок поросятинки съел. Кошку свою ненароком обидел — на хвост ей наступил. Да бранное словечко воронесказал: она-то кричала «кра!», а я подумал: «украл!»
— Ага! — сказал дьяк. — И это все грехи?
— Все до единого, — пан говорит.
— Малость подзабыли, ваша вельможность, — тихо так дьяк напоминает. — Забыли, сколько горя люди через вас хлебнули, сколько слёз кровавых пролилось, сколько сирот бездольных осталось, у которых вы отцов да матерей замучили. Тот грех забыли, что богатство нажили на людской беде.
Тут дьяк сорвал с себя дьякову одежду. Громко закричал от ужаса пан — узнал Кармелкжа.
А Кармелюк могучей рукой пригнул тополь к земле, пану петлю на шею накинул и отпустил верхушку. Высоко взлетел на верёвке пан, а Кармелюк говорит:
— Поднимайтесь, ваша вельможность, к небу. Там ваши грехи и замолите.
Злая изменница
Собрали как-то паны силу большую — и казаков и полицию — Кармелюка с друзьями-товарищами ловить. К самому лесу подступили, где Кармелюк со своим отрядом скрывался.
Узнал про то Кармаль и велел своим людям уходить в дальнюю пущу.
— Сам я, — сказал, — последним выйду.
Окружили вороги лес, все тропы перекрыли — птица не пролетит, заяц не проскочит.
Подался Кармелюк к одной опушке, слышит — кони казацкие ржут… В другую сторону побежал — шашки брякают… Неужто пропадать Устину?!
Вдруг навстречу ему идёт молодица белолица, вязанку хвороста несёт.
— Ой, Кармаль, тебя ловят, а мне лихо. Не выбраться тайком из лесу.
— А ты-то чего боишься? — спрашивает Устин.
— Да я в панском лесу сухие сучья подбирала. А на опушке не одни солдаты, паны съехались, и мой там. Увидит меня, разгневается.
— Рад бы тебе помочь, женщина, да сам я — как зверь в западне. За моей головой охота. Лучше держись от меня подальше, а не то и тебя в разбойницы запишут.
Молодица говорит:
— Коли мне от тебя не помощь, так я тебе помогу. Не побоюсь панского гнева, вперёд пойду, а ты за мной крадись, хоронись за кустами, чтоб раньше времени тебя не приметили.
И пошла прямёхонько к опушке. А там полиция, солдаты… Паны ждут, когда Кармелюка повяжут.
Как гадала молодица, так и сталось — её пан к ней подскочил.
— Ты что, такая-сякая, в моём лесу хворост крадёшь! Да я тебя…
Подошёл офицер, пана в сторонку отвёл.
— Не до хвороста сейчас! — И к молодице: — Скажи, добрая женщина, не видала ли в лесу разбойников, не встречала ли Кармелюка?
— Разбойники навстречу не попадались. Кармелюка сроду невидывала… А что-то страхолюдное мимо протопало, к болоту бежало. Чуть сердце со страху не оборвалось.
Медведь, что ли? — офицер спрашивает.
— Какой медведь! — молодица отвечает. — То страхолюдное на двух ногах бежало.
— Он это! — закричал офицер. — Злодей Кармелюк! Веди нас к болоту.
Молодица и повела к болоту.
А болото такое, что за один день не обойдёшь. То вода, то трясина и только посредине кусок сухого леса, ровно остров.
— Ясное дело, — офицер говорит, — там и схоронился Кармелюк. Думает, нам туда не пробраться. Да просчитается. Где с кочки на кочку скоком, где вплавь, где вброд, а до его шкуры доберёмся.
Скинул мундир, чтобы в грязи не перепачкаться, команду подал, и двинулись к острову.
Тут молодица махнула белой рукой. Вышел из-за кустов Кармелюк, скорее свитку сбросил да офицерский мундир надел. Такой бравый вояка! Загляделась молодица.
Вдруг подскакал на коне полковник и спрашивает:
— Поймали Кармелюка?
— Так точно, господин полковник, — отвечает Кармелюк. — Вон на том островке его схватили.
«Эге! — полковник подумал. — Меня там не будет, так и награды мне не видать!» И — к болоту. А Кармелюк ему вслед:
— Верхом туда не добраться, господин полковник. Коня погубите и сами увязнете.
Полковник бросил поводья Кармелюку и зашагал по кочкам на длинных тонких ногах. Чистый журавль!
Кармелюку только того и надо было. Вскочил в седло, молодицу за собой посадил и рванул коня. Где солдат увидит, где полицию — кричит, командует, распоряжается. Ему все честь отдают, робеют.
Так и ускакали.
Как выехали на безлюдное место, Кармелюк сказал молодице:
— Спасибо тебе, хорошая моя! Спасла ты мне жизнь. Что хочешь, для тебя сделаю.
Женщина отвечает:
— Коли так, женись на мне. Давно ты мне полюбился.
— Проси что другое. Не могу на тебе жениться. У меня жена есть.
А женщина своё:
— Какая она тебе жена?! Ты к ней и раз в год не заглянешь.
— Нет, — говорит Кармелюк. — Я ей верным мужем быть обещался. И дети у меня есть.
Загорелись злобой глаза у молодицы.
«Мне не достанешься — и ей не достанешься!..» Так про себя подумала, а Кармелюку сказала ласково:
— Не можешь женой назвать, хоть сестрой тебе буду. Ты — братом мне наречённым. Приходи ко мне завтра поутру.
Отважен был Кармелюк, силён силой богатырской и хитёр. Да хитрости у него только на врагов хватало, а с друзьями он прост был. Поверил той женщине. Ответил ей:
— Нет, сестрица, утром меня не жди. Утром, когда солнце светит, моя тень на землю ложится. А мне мою тень беречь надо. Вороги меня стерегут, выслеживают, но я их пуль не боюсь — я слово знаю. Только тому меня убить нод силу, кто в мою тень выстрелит. Хоть никто про то не ведает, не догадывается, да лучше мне ясным днём на люди не показываться. Приду к тебе завтра вечером.
Только они разошлись в разные стороны, злодейка змеёй проскользнула в дом начальника и рассказала, когда и где Кармелюк быть обещался.
Вот пришёл к ней Кармелюк, а его засада ждёт: в садочке — солдаты, на сеновале — казаки.
Усадила молодица гостя за стол, водку-горелку поставила, сало да огурцы подала.
Кармелюк говорит хозяйке:
— Хорошо у тебя! Давненько я в тёплой хате под крышей не бывал, давненько за столом на лавке не сидел.
— Эх, Кармаль, Кармаль, — отвечает женщина, — сам ты себе такую долю выбрал. Скитаешься, как волк по лесам, как волка и убьют тебя. За какую ты правду бьёшься, кто тебя знает!..
Печально Кармаль усмехнулся и говорит:
— Слушай притчу, сестра, тогда всё поймёшь.
И начал:
— За семью морями, за десятью горами… Может, и не так далеко, а у нас поблизости жил-был царь со своим сыном. Рос-подрастал царевич, уже не дитя, да ещё не мужчина. И вздумалось ему посмотреть, что в отцовском царстве-государстве делается, как люди живут. Встал он однажды раным-рано и вышел из дворца. Видит — люди все в одну сторону идут, и он туда направился. И пришёл на торговую площадь. А день-то был ярмарочный. Продавцы и по-купцы смешались. Ходит царевич, всё ему любопытно. И дошёл дозагона, где коней продают. Смотрит царевич — стоят три коня. Один слепой, слепыми глазами вдаль глядит, будто видит что-то. Другой сытый, гладкий, так с жиру и играет. Грива у него пышная, хвост длинный, ногами перебирает, сено, что перед ним положено, не ест, а по сторонам разбрасывает. Выискивает травинку, которая повкуснее. А третий конь — боже ж мой! — в чём душа держится?! Рёбра выпирают, как обручи на бочке, спина упряжью до ран стёрта. Еле на ногах стоит. Потянулся этот конь к сену, что сытый по земле разбросал, а тот его копытом по рёбрам, — моё, мол, сено, лучше под ноги стопчу, чем тебе хоть стеблинку дам. Заржал жалостно тощий, а слепой конь и ухом не ведёт, ничего не видит. А теперь, сестра, сама скажи, как ты притчу понимаешь?
— Ой, Кармаль, — всплеснула руками женщина, — разгадала ведь я её. Тощий конь — то народ, люд бедный. Сытый конь — паны да богатеи. А вот про слепого коня — не знаю.
— Ну так я тебе скажу, — Кармелюк говорит. — Слепой конь — наш царь, что ничего не видит, ничего и знать не хочет. Что же ты спрашиваешь, за какую я правду бьюсь?!
Тут заплакала женщина.
— Что я наделала, натворила. Врагам тебя предала, тебя загубила. Беги, Кармаль, — может, ещё спасёшься!
Вскочил Кармелюк, бросился к двери, а за дверью казаки с шашками. Метнулся к окну, а там солдаты с ружьями. Стрельба поднялась, сеча.
Сколько пуль в Кармелюка попало — ему ничего. А промахнулся один молодой солдат — в Кармелюкову тень, что на стене чернела, угодил. Тут и рухнул Устин Кармелюк, ровно могучий дуб, что под корень срубили.
А женщине той начальники награду выдали. Только радости-счастья ей не было. Глаз она не осушала, почернела, ссохлась вся. И умерла вскоре.
Но и в могиле прощенья не получила. На том месте, где её похоронили, трава не росла, птицы не садились. И имя её забыли.
Про Устина Кармелюка песни поют, сказки складывают, а её имя никто не поминает, будто и не жила она на свете. Потому что нет никого презренней, чем тот, кто дружбе изменил, друга предал.
— КОНЕЦ —
Украинская народная сказка с иллюстрациями