Предание о графине Берте
Страница 4 из 5
Предание о графине Берте (сказка Александра Дюма)
Рыцарь Торальд
Одновременно с отъездом барона Вильбольда произошло другое событие, наделавшее не меньше шуму в этой местности, а именно прибытие рыцаря Торальда. Это был красивый молодой человек двадцати двух лет.
Несмотря на свою молодость, он посетил все главные европейские дворы и везде прославился своей храбростью и вежливостью. О его воспитании рассказывали необыкновенные вещи. Говорили, что еще ребенком его отдали на попечение царя кобольдов. Этот государь, сам очень образованный, поклялся сделать из ребенка совершенство. Он научил его древним и новым языкам, рисованию, игре на лютне, пению, верховой езде, а также хорошо владеть оружием и метать копье.
Когда юноша достиг восемнадцатилетнего возраста и его опекун нашел, что он изучил все в совершенстве, он дал ему знаменитую лошадь Буцефала, не знающую усталости, славное копье рыцаря Астольфа, выбивавшее из седла всякого, кого касалось своим алмазным острием, и, наконец, известную шпагу Дюрандаля, ломавшую, как стекло, самые лучшие доспехи. Кроме этого, он подарил ему еще кошелек, где всегда находилось двадцать пять червонцев.
Проехав деревню Розенберг, молодой рыцарь исчез, а это усилило еще более всеобщее любопытство.
Говорили, что вечером видели его на Рейне в лодке, стоявшей неподвижно как бы на якоре. Другие утверждали, что, с лютней в руке, видели его на вершине скалы, возвышавшейся против окон Гильды и где садились только соколы, кречеты и орлы.
Но все это были только одни смутные слухи, и никто не мог с уверенностью сказать, что видел рыцаря Торальда, после того как он, в полном вооружении, на своем коне, проехал через деревню Розенберг.
Заклинатели духов
Как нам известно, огненная рука дала барону, Вильбольду семь дней сроку, чтобы раскаяться, но барон, побуждаемый дурными советами рыцаря Ганса Варбурга, не думал изменить свое решение и, чтобы ободрить себя, решил провести последние три дня в пирах и забавах.
Предлогом послужил ему день рождения дочери, бывший как раз восьмого мая.
Рыцарь Ганс теперь чаще прежнего посещал барона. Он влюбился в дочь его, Гильду, и, несмотря на то, что был втрое старше ее, решился просить у Вильбольда руки его дочери.
Барон, женившийся сам без любви и бывший все-таки очень счастливым в супружестве, благодаря тому что жена его была святой женщиной, не понимал, что только обожая своего мужа, Гильда может быть счастливой.
Притом барон очень уважал своего друга за его мнимую храбрость; знал, что он богат, ему нравился веселый, болтливый собеседник, неистощимый в рассказах о своих подвигах в сражениях, турнирах и на дуэлях.
Поэтому барон, хотя и не дал Гансу Варбургу решительного ответа, но сказал, что ему будет приятно, если тот станет ухаживать за Тильдой и ей понравится.
С того времени рыцарь Ганс стал еще более внимательным и любезным по отношению к Гильде, но та по-прежнему была скромна и сдержанна и делала вид, что не догадывается о намерениях своего поклонника.
На пятый день после появления огненной руки был как раз день рождения Гильды. Барон Вильбольд устроил парадный обед, на который пригласил всех своих друзей. В числе приглашенных находился, конечно, и Ганс Варбург.
Когда все уселись за стол, вдруг раздался звук рога и дворецкий доложил, что у ворот замка находится рыцарь, просящий гостеприимства.
Барон приказал сейчас же пригласить его в столовую, и через пять минут рыцарь явился.
Это был красивый молодой человек, с черными волосами, голубыми глазами и изящными манерами, свидетельствовавшими, что он привык вращаться в высшем обществе.
Его величественный вид поразил всех собеседников, и барон Вильбольд, видя, с кем имеет дело, предложил ему занять свое собственное хозяйское место. Но незнакомец отказался от этой чести и сел на одно из второстепенных мест.
Никто не знал молодого рыцаря, и все глядели на него с любопытством. Только Гильда сидела с опущенными глазами, но внимательный наблюдатель мог бы заметить, что она сильно покраснела при появлении незнакомца.
Пир шел весело, вино лилось рекой, и раздавались многочисленные тосты.
Во время обеда зашла речь о привидениях замка Виттсгав. Барон откровенно сознался, что они внушают ему сильнейший страх. Рыцарь Ганс стал над ними насмехаться.
— Хотел бы я видеть тебя на моем месте, в то время когда огненная рука писала на стене слова, которые никогда не изгладятся из моей памяти, — заметил барон своему другу.
— Все это только плод твоей фантазии, — возразил ему Ганс, — я не верю в привидения. Если бы они ко мне явились, я заклял бы их так, что они исчезли бы раз навсегда, — прибавил он, ударяя шумно по своей шпаге.
— Хорошо, — сказал барон, — я сделаю тебе предложение. Закляни дух графини Берты так, что бы она более не возвращалась в замок Виттсгав, а за это получишь у меня все, что пожелаешь.
— А в случае если рыцарь Ганс потерпит неудачу, согласны ли вы дать ту же награду всякому, кто исполнит это предприятие? — спросил вдруг незнакомец.
— Разве вы можете предположить, что я потерплю неудачу? — вскричал Ганс. — Это довольно дерзко с вашей стороны!
— Во всяком случае, — возразил незнакомец, — мой вопрос, с которым я обратился к барону, не может принести никакого ущерба вашим намерениям, так как только после неудачи вашей попытки я предлагаю свои услуги.
Имя это пользовалось такой славой, что все гости поднялись со своих мест с целью приветствовать молодого рыцаря. Барон заявил, что считает брак своей дочери со столь славным рыцарем великой для себя честью, но так как он знает рыцаря Ганса уже двадцать лет, а Торальда видит в первый раз, то принимает предложение его только с условием, что он должен получить согласие Гильды.
Гильда покраснела до корня волос.
Торальд ответил, что согласен и что женится только тогда, когда будет уверен в любви своей избранницы.
Тогда барон попросил у Торальда сведений о происхождении последнего. Молодой рыцарь ответил, что происходит из одного из знатнейших германских семейств и даже, прибавил он улыбаясь, находится отчасти в родстве с бароном Вильбольдом.
— Но это мы разъясним после, когда покончим с вопросом о заклинании духа графини Берты, — сказал Торальд. — Пусть рыцарь Ганс попытается сделать это сегодня ночью, а я попробую в следующую ночь.
Барон похвалил молодого рыцаря за его энергичную решимость и крепко пожал ему руку.
Ганс все время хранил мрачное молчание. Вильбольд заметил даже с удивлением, что он побледнел. Барон сказал Гансу, что тот должен быть доволен, так как сегодня же ночью увидит привидения. Но Ганс возразил, что духи, вероятно, не появятся. Тогда Торальд уверил его, что он ошибается: духи непременно к нему явятся, и если Ганс хочет уступить ему свою очередь, то он с благодарностью согласится.
Ганс хотел принять его предложение, но против этого восстали Вильбольд и его гости; было решено, что все останется по-прежнему: сегодня отправится в замок Виттсгав Ганс, а в следующую ночь Торальд. Тостом за здоровье заклинателей барон закончил обед.
Бедный Ганс попался в поставленную им самим ловушку. Предлагая свой проект, он думал отделаться по обыкновению похвальбой.
Он рассчитывал притвориться, будто войдет в замок. В действительности же он решил провести ночь где-нибудь в окрестности замка и на следующий день рассказать о мнимой своей борьбе с духами. Но теперь дело обстояло иначе. Он понял, что за ним станут следить. Действительно, после обеда барон Вильбольд заявил, что лично проводит рыцаря Ганса в замок, запрет его на ключ в спальне, к двери которой приложит свою печать.
Отступать было уже поздно, и бедный Ганс должен был согласиться, но попросил позволения отправиться раньше домой, чтобы вооружиться для борьбы с врагами, если они явятся.
Затем он отправился в замок Виттсгав в сопровождении барона Вильбольда, рыцаря Торальда и нескольких других лиц, которые должны были дожидаться исхода предприятия на хуторе, недалеко от замка.
В Виттсгав прибыли в девять часов вечера. Ганс в душе страшно боялся, но старался сохранить наружное спокойствие. Замок был погружен в полнейший мрак, и в нем царствовала глубокая тишина.
Пройдя пустынные коридоры и залы, вошли в спальню, мрачную и холодную комнату. Затопили камин, зажгли люстру и канделябры. Потом, пожелав Гансу спокойной ночи, все ушли, а барон Вильбольд запер дверь на ключ и приложил свою печать.
Затем все удалились, и Ганс остался один. Сначала он хотел убежать через окно, но это оказалось невозможным, так как под окном была глубокая пропасть. Он начал исследовать стены, но нигде не нашел никакой потайной двери.
Волей-неволей ему пришлось остаться. Убедившись затем еще с помощью тщательного осмотра, что все его вооружение в порядке, Ганс уселся в кресло против камина.
Один час проходил за другим. Ничего необыкновенного не происходило. Рыцарь Ганс успокоился и начал даже засыпать, как вдруг раздался шум в печной трубе. Ганс бросил в камин несколько свежих поленьев, надеясь обжечь ноги привидения и таким образом воспрепятствовать его появлению.
Но из трубы опустилась доска до самого пола, образуя как бы мост над огнем. По этому мосту начали спускаться кобольды, хорошо вооруженные, со своим королем во главе.
Ганс отступал все дальше и дальше, и, когда кобольды выстроились на полу перед камином в боевом порядке, он очутился у противоположной стены. Дальше уйти мешала ему стена, но и теперь между рыцарем и его врагами оставалось много свободного пространства.
Тогда царь кобольдов обратился к Гансу со следующей речью:
— Я слышал, рыцарь Ганс, не раз, что ты хвастался своей храбростью, а так как рыцарь обязан никогда не врать, то я убежден, что это правда. Поэтому мне пришла в голову мысль вступить с тобой в единоборство. Узнав, что ты предложил барону Вильбольду изгнать из его замка привидение, я предложил этому привидению вступить вместо него в борьбу с тобой сегодня ночью. Если ты останешься победителем, дух обязывается уйти из замка и никогда более в нем не являться. Если же ты будешь побежден, то должен откровенно в этом сознаться и уступить место рыцарю Торальду. Этого последнего мне, наверное, легко будет победить, так как я никогда не слыхал, чтобы он хвастал своими подвигами.
Кончив свою речь, царь, по рыцарскому обычаю, бросил Гансу свою перчатку. Последний, все время внимательно разглядывавший противника и найдя, что он не более шести дюймов ростом, решил, что такого врага нечего бояться, и поднял перчатку.
Затем возник вопрос, каким оружием противники будут сражаться. Царь заявил, что он будет драться обычным своим оружием — бичом, а Ганс своей шпагой.
Рыцарь, услыхав это, захохотал. А когда царь уверил его, что никакого другого оружия не употребляет и дал честное слово не отступать от своего обыкновения и на этот раз, то Ганс согласился начать борьбу, считая такого врага неопасным, и в свою очередь бросил царю перчатку. В ту же минуту заиграли двенадцать трубачей, и королю принесли его бич.
Рукоятка этого бича была из цельного изумруда, и к нему прикреплены были пять стальных цепей, в три фута длиной, с алмазом на конце.
Трубачи заиграли еще громче, и борьба началась.
При первом ударе бича царя кобольдов рыцарь Ганс понял, что напрасно он отнесся пренебрежительно к оружию своего противника. Как ни крепки были стальные его латы, бич пробивал их насквозь, и рыцарь ощущал каждый удар, как если бы он был совершенно голый. Не думая больше о своей защите, трусливый рыцарь принялся кричать, выть от боли и спасаться от ударов, прыгая на столы и стулья. Но везде настигал его неумолимый бич царя. Вскоре Ганс упал на колени, прося пощады.
Тогда царь кобольдов отдал бич своему конюшему и, взяв в руки свой скипетр, сказал:
— Рыцарь Ганс! Ты — баба, а потому подобает тебе носить не шпагу и кинжал, а прялку и веретено!
С этими словами царь прикоснулся к нему своим скипетром. Ганс почувствовал, что с ним произошла большая перемена; кобольды захохотали, и все исчезло.