Под одной крышей

Страница 1 из 5

Под одной крышей (рассказ Николая Носова)

Из всех пичужек самые образованные — это воробьи. И знаете ли, почему? Потому что они живут не в лесах или полях, а в селах и городах, где могут многому от людей научиться. У них даже имена на человечий лад. Когда-то, в дни моей молодости, я, например, знал воробья, которого звали — как бы вы думали? — Александр Македонский! У другого моего знакомого воробья было имя, как у известного сказочного богатыря, Алеша Попович. Честное слово, правда! Этот Алеша Попович был не то чтобы какой-нибудь воробьиный силач или богатырь. Нет, он просто происходил из семьи, которая жила когда-то в старой церкви под куполом. Поэтому воробьи и прозвали всю его семейку Поповичами. Был тут и Андрюша Попович, и Кирюша Попович, и Антоша Попович, и вот даже Алеша Попович один оказался.
А того воробья, про которого я хочу рассказать, тоже звали очень красиво — Золотой Петушок. Неизвестно, откуда у него взялось такое красивое имя, но известно, что воробей он был очень умный. Однажды он заболел не на шутку и долго хворал, представьте себе, но все-таки вылечился, и притом сам, без всякой посторонней помощи, то есть без помощи докторов. И откуда только ума набрался! Ну конечно же, от людей.
В те далекие времена, а было это лет двадцать назад, Золотой Петушок жил на чердаке старого четырехэтажного дома. Под крышей ему было и тепло, и уютно, и весело, то есть интересно, потому что на чердаке в долгие зимние вечера, когда бывает особенно скучно, он мог сколько угодно слушать, о чем говорят жильцы верхнего этажа. Конечно, слушать он мог, когда говорили достаточно громко. Когда говорили обыкновенным голосом, то было слышно только какое-то неясное бормотание: „Бу-бу-бу! Бу-бу-бу!“ Впрочем, если хорошенько прислушаться, то и в этом случае можно было кое-что разобрать.
Особенно хорошо на чердаке было слышно радио, а нужно сказать, что в те далекие времена радио уже всюду существовало. Вот телевидения, правда, не было. Но воробью телевидение и ни к чему, потому что не мог же он смотреть телевизор, сидя на чердаке. Для этого надо было находиться в комнате. Хорошо на чердаке было слышно также, когда в доме кто-нибудь заводил патефон или играл на пианино. Но вот этого наш Золотой Петушок как раз не любил.

Дело в том, что на самом верхнем этаже дома жила маленькая девочка. Ее звали Наденька. Мама и папа очень любили Наденьку и купили для нее пианино. Им очень хотелось, чтоб их девочка сделалась знаменитой музыкантшей. Но Наденьке не очень хотелось делаться музыкантшей. Ей больше всего хотелось поступить на одежную фабрику, не сейчас, конечно, а впоследствии, когда подрастет. А сейчас, пока она еще была маленькая, ей больше всего нравилось шить для своих кукол платья.
У нее было несколько кукол, и каждой кукле она сшила по платью, а своему любимому плюшевому мишке сшила три пары брюк, три пиджака: черный, синий и клетчатый, две сорочки с отложными воротничками, пальто зимнее и демисезонное, трусики, чтоб можно было загорать летом, две смены белья, летнюю шляпу из полотна, а на зиму теплую меховую шапку-ушанку, чтоб не замерзли уши.
Все это было сделано с таким мастерством, что многие гости, которые бывали у них в доме, приходили в восторг и говорили, что из Наденьки выйдет какая-нибудь знаменитая мастерица по пошивке одежды. Однако Наденькины мама и папа были против того, чтоб их дочь сделалась мастерицей по пошивке одежды. Они утверждали, что одежду может шить каждый, а на пианино сыграет не каждый, так как тут нужен талант. Мама говорила, что в детстве у нее самой был замечательный талант к музыке, но у ее родителей не было денег на покупку пианино. Зато теперь, когда денег у них вполне достаточно, они обязательно добьются, чтоб их дочь сделалась музыкантшей.
Напрасно их уверяли знакомые, что у каждого ребенка талант к чему-нибудь своему и что к пошивке одежды тоже надо иметь талант: если же одежду начнет шить каждый, то она выйдет такая, что совестно будет на улицу показаться. Ни папа, ни мама этому почему-то не верили и не хотели даже слышать, чтоб их дочь пошла работать на одежную фабрику.
Однако у Наденьки на самом деле не было способностей к музыке, а учиться тому, у кого нет способностей, гораздо труднее, чем тому, у кого эти способности есть. Вернувшись из музыкальной школы, Наденька минуты две или три бренчала на пианино заданное на дом упражнение, но скоро ей это надоедало, и она садилась шить какой-нибудь своей кукле новое платье или убегала гулять во двор. Иногда она и вовсе не подходила к своему музыкальному инструменту, а когда мама возвращалась домой с работы и спрашивала, занималась ли она музыкой, Наденька отвечала, что уже позанималась, и садилась делать уроки по арифметике, русскому языку или каким-нибудь другим предметам.
Так все шло хорошо сначала, но потом маму вызвала к себе учительница музыкальной школы и сказала:
— Ваша девочка очень плохо учится музыке, потому что мало занимается дома. Каждое заданное на дом упражнение надо играть ежедневно по два часа. Без этого пальцы у вашей девочки не разовьются, и ее придется забрать из музыкальной школы. Имейте это в виду.
— У меня нет возможности ежедневно проверять Наденьку, — ответила мать. — Она занимается музыкой днем, когда я ухожу на работу, а вечером, когда я возвращаюсь, она учит уроки.
— А вы сделайте наоборот, — посоветовала учительница. — Пусть Наденька готовит уроки днем, а на пианино занимается вечером, чтоб вы слышали.
Мама послушалась учительницу и попробовала заставлять Наденьку играть на пианино вечером, но такая система, однако, не понравилась папе, и он сказал:
— Что это за новая мода пошла: каждый раз вечером музыка! Почему Наденька не может играть свои упражнения днем, когда все работать уходят? Тут вертишься на работе весь день, вечером отдохнуть хочется, а вместо этого изволь упражнения слушать!
— Это, конечно, верно, — согласилась мама, — но как ее днем проверишь? На нее и так учительница жалуется.
— Что ж, об этом необходимо подумать, — ответил отец.
А нужно сказать, что у них, кроме Наденьки, был еще мальчик. Он был маленький и еще не учился в школе. Ему было всего шесть лет.
И вот папа сказал:
— Слушай, Алеша…
(Его тоже Алешей звали, как того воробья, про которого у нас был разговор. То есть, воробья звали Алеша Попович, а мальчика — просто Алеша).
— Слушай, Алеша, — сказал, значит, папа. — Ты мальчик уже большой и тоже должен помогать взрослым. Будешь следить, чтоб Наденька исправно занималась на пианино.
И он научил Алешу, как следить за стрелками часов, чтоб получалось ровно два часа. Каждый раз, приходя вечером с работы, папа спрашивал:
— Ну-ка, скажи, Алешенька, сколько сегодня занималась на пианино, Наденька?
— Два часа, — отвечал Алеша.
— Молодец! — хвалил его папа.
И давал ему большую конфету. Наденьке он тоже давал конфету за то, что она усидчиво занималась музыкой. Папа, конечно, ничего не терял, так как он раньше покупал своим детям конфеты, но раньше он отдавал им конфеты даром, а теперь за дело.
Так у них и пошло с тех пор. Наденька даже побледнела немного от усиленных занятий музыкой. Ей ведь некогда даже было побегать во дворе с подругами: утром в школу иди, днем на пианино играй, вечером делай уроки, да еще надо было немножко помогать по хозяйству маме. Где уж тут бегать!
Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы Наденька не начала усиленно думать, как найти из этого положения хоть какой-нибудь выход. Подумав как следует, она придумала такую вещь: получив от папы вечером конфету, она не съела ее, а спрятала под подушку. На следующий день, вернувшись из школы, она сказала своему братцу:
— Хочешь, Лешка, я не буду сегодня на пианино играть, а мы пойдем во дворе погуляем. За это я тебе дам конфету.
— Не хочу, — ответил Алеша.
— Почему, глупый?
— Потому что, если ты не будешь играть на пианино, мне папа вечером не даст конфету.
— Вот и видно, что глупый! Как же папа может не дать конфету, если ты скажешь, что я играла?
Алеша подумал и согласился. Наденька отдала ему конфету, он съел, а потом они пошли во двор и гуляли до вечера. А когда вечером пришел папа и спросил, занималась ли Надя сегодня музыкой, Алеша по обыкновению сказал:
— Два часа.
Папа дал им, как всегда, по конфете Алеша свою съел тут же, а Наденька и на этот раз спрятала.
На следующий день повторилась та же история. Алеша быстро сообразил, что гораздо интереснее съедать не одну, а две конфеты и в добавление к этому гулять с сестрой во дворе, вместо того чтоб сидеть дома и слушать скучную музыку.
Так прошел месяц, а может быть, даже больше. У Наденьки снова заиграл на щеках румянец, улучшился аппетит. И все было бы хорошо, если бы ей не становилось все труднее и труднее отказываться от конфет. Бедная девочка за это время забыла, какие бывают на вкус конфеты. Один раз она даже не удержалась и отгрызла от конфеты кусочек. А на другой день Алешка устроил ей за это скандал и сказал, что он за полконфеты не согласен обманывать папу, а согласен только за целую. Насилу Наденька уговорила его молчать и обещала, что никогда больше не станет откусывать от его конфеты ни кусочка.