Панталония — страна чудаков — Спиридон Вангели

Страница 4 из 11

Панталония — страна чудаков (притчи)

Маленькое ручное солнце

Поздней ночью показалась в окне сонная голова. Смотрит крошка Дорофтей в небо: рог луны высоко — до утра далеко, — можно спать спокойно.
Хотел он залезть на печку, да проспать побоялся. «Лягу, — думает, — на лавку. Там, правда, холодно и жёстко. Зато, когда открою один глаз, по луне пойму, пора вставать или нет».
Вчера ещё он занял очередь на мельнице и проспать боялся.
«Чем на мешке у мельницы спать под гром жерновов, не лучше ли в своём доме? Приду под утро, когда очередь подойдёт».
Придумал Дорофтей неплохо. Башка, конечно, у него большая. Но что за сон на лавке? Неудобно же. К тому же вспомнил он, что на этом месте со сложенными на груди руками и с зажённой свечкой у головы лежал недавно его покойный отец. Спи после этого, если можешь.
Вернулся он на печку, а сон тоже не дурак — взял да и убежал. Не смог Дорофтей сон поймать ни на левом боку, ни на правом. Вылез из-под одеяла, заходил по комнате, как вурдалак, если, конечно, бывают вурдалаки в кальсонах.
А луна всё высоко в небе. Словно гвоздём прибита. Будь у Дорофтея длинная верёвка, он её вниз стянул бы. Но верёвки нету, а луне спешить некуда. Не молоть же ей ночью зерно на мельнице! Э, да что говорить, если это даже и не луна вовсе, а так — половинка, месяц. Лишь с одной стороны лунный каравай круглится, а с другой — уже половины нет. Кто это её ест всё время? Голодный какой-то. Только луна бок отрастит, а он уж снова проголодался. Начинает луну жевать.
«Вот бы такой каравай испечь. Как луна! — думает крошка. — От одного бока отломил, на другом — выросло! Хлеб и не кончится никогда!»
Ходит крошка по комнате, а в голове его жернова ворочаются, муку для «небесного» каравая мелют.
А кроме каравая он ещё курочку придумал, которая не кудахчет и зерно не клюёт, а по нескольку яиц в день приносит, и овцу, которая сено не просит и шерсть даёт.
Луна уже к краю неба подбиралась, но Дорофтей в окно не смотрел. Чего смотреть-то? Пусть лунный каравай хоть во всё небо будет, башка у Дорофтея умная: он уже свой каравай нескончаемый придумал.
Разбудил жену, Касандру, чтобы и она порадовалась, какая у них будет жизнь замечательная. А она только глаза вытаращила:
— Быть этого не может никогда. — И опять к стенке повернулась.
С утра, не слушая причитаний жены, Дорофтей запряг лошадь и отвёз на рынок всё, что во дворе кудахтало, блеяло и есть просило. Продал даже зерно вместе с мешками прямо на мельнице.
С базара Дорофтей вернулся верхом на лошади, весёлый, шапка набекрень, руки в карманах.
— Что же ты ничего не привёз? — спросила Касандра. — Горе ты луковое.
Дорофтей таинственно осмотрелся и шепнул:
— Смотри внимательно. Боюсь, только, как бы тебе от радости дурно не стало. — И тут он вынул из-за пазухи… часы. — Не блеют, не кудахчут, только тихонько «тик-так» говорят. Еды не просят, ни мельницы им не надо, ни загона, ни курятника. Лежат себе в кармане, так что никто и не догадается. А купил-то я их, между прочим, в соседнем королевстве, потому что в нашем часы только король имеет. Теперь вот и у нас будут.
— Что ж получается, я теперь почти королева? — приосанилась Касандра.
— Выходит, что так.
— Вот только не пойму, как же они яйца нести будут?
— Придёт время — увидишь. Будет это приплюснутое яйцо и цыплят выводить, и ягнят — серых, чёрных, даже коричневых.
— Эх, Дорофтей, Дорофтей, — покачала головой Касандра и снова из королевы в простую бабу превратилась. — Может, я и дура, но только откуда ж это всё возьмётся? Ты же не Иисус Христос-чудотворец! Боюсь, что с прошлой ночи ты головой малость повредился. Вот и лицо у тебя пожелтело.
— Думаешь, рехнулся? — И Дорофтей снял с головы шапку. — Смотри — голова на месте.
— Голова на месте, а болтаешь не пойми что!
— Касандра! — прикрикнул крошка и так топнул ногою, что из ведра вода выплеснулась. — Королевой себя возомнила?
— Хороша королева с пустым амбаром…
Всю ночь Касандра не сомкнула глаз, а Дорофтей и на луну больше не глядел, спал как убитый.
Утром запряг он в сани лошадь, привязал к дышлу колокольчик побольше и поехал по дорогам панталонским.
— Кому время? Продаётся время! Налетай — подешевело! — кричал он во всё горло.
К воротам выбегали крошки, очень удивлённые. Заглядывали в пустые сани и не могли понять, что собирается продавать им этот человек. Разве колокольчик, который на дышле болтается?
— Время — что зимой, что летом — дорого стоит. Подходите, я вам подешевле уступлю, — зазывал их Дорофтей. Он привстал в санях и на небо показал. — Видите? Всё небо тучами затянуло. Никто и не знает, где сейчас солнце.
— Как это не знаем? Оно на небе, — не удержался один из крошек.
— Ясно, что на небе. А где именно? Может, пора уже скотину кормить или обед готовить? А у меня в кармане — маленькое ручное солнце, которому никакие тучи не страшны, по нему большое солнце всегда отыскать можно.
Тут Дорофтей повернулся боком, а на кармане у него амбарный замок висит. Он замок открыл, а часы сразу не вынимает.
— Нет, нет, даром время не получите. И не просите. И так дёшево отдаю.
Простодушные крошки заинтересовались. Один миску муки принёс, Дорофтей шепнул ему на ухо, который час.
Крошка задумался на миг и вдруг рванул с места и побежал куда-то.
— На поезд опаздываю! — кричал он.
— Но-о… — усмехаясь, погонял лошадь Дорофтей. — Кому время? Продаётся время, оно у меня в кармане.
Из калитки выскочила какая-то пёстрая тётка с пёстрой курицей под мышкой.
— Давай курицу — получишь время, — предложил Дорофтей.
— Не-е… Курицу не отдам. Отдам только яйцо, если точно скажешь, когда она снесётся.
— Ладно, садись в сани. Подождём.
Тётка-пеструшка вместе с курицей уселась в сани.
— Кому время? Продаю время! — покрикивал Дорофтей.
Крошки выбегали на улицу, пялили глаза, и тётушка в санях с курицей на коленях гордилась, — вроде часы были её собственные.
А Дорофтей бойко торговал временем, ему платили мукой, и орехами, и сушёными грушами.
Одна хозяйка вынесла горшок с простоквашей.
Дорофтей — буль-буль — хватанул простокваши и тётку-пеструшку угостил.
— Ну, где там твоё яйцо? — спросил он.
Но курица, которая так долго каталась с Дорофтеем, яичко так и не снесла. Видно, и у неё был стыд. Ну можно ли нести яйца просто так, в ладони, собранные ковшиком? Да ещё при всём честном народе!
Многих увидел и услышал в этот день Дорофтей, но к вечеру домой вернулся с котомкой муки, шапкой яиц…
— Жена! — крикнул он с порога. — Вот тебе каравай, который не кончается, и курочка, которая не кудахчет. Видишь, сколько яиц мои часы снесли! Овцу пока не получил, но на днях непременно приведу.
В эту ночь он спал, как король. Да и Касандра славно выспалась.
На другой день Дорофтей ещё кое-что привёз, а на третий вдруг пустой приехал. Только в одном дворе охапка сена его лошадке перепала. Надоело крошкам Дорофтеево время.
Всю ночь ходил Дорофтей по комнате из угла в угол. В окно выглянул — луны не видно.
«И каравая, который никогда не кончается, тоже не видно, — думал он. — Да и от курочки-несушки всего несколько яиц осталось».
— Да ладно уж, не расстраивайся, — шепнула с печки жена. — Положим те яйца под соседскую наседку, выведем цыплят, потом на муку поменяем. Проживём. Только ты уж по дорогам больше не броди, не позорься на старости лет.
— Продам я часы, и всё!
— Ну уж нет! — возмутилась Касандра. Так возмутилась, будто у неё из-под головы подушку выдернули. Ей хотелось чуть-чуть остаться королевой.
— Вот их место! — сказала она и повесила часы, как лампадку, в красный угол под иконами.
Дорофтей ещё пару дней ходил да думал. Что-то бурчал себе под нос. А потом рукой махнул и пошёл во двор делами домашними заниматься.
А крошки приходили иногда на часы полюбоваться, солнце за облаками найти.
Однажды Дорофтей снял с дышла колокол и повесил его над воротами. И каждый из крошек, кто приходил время узнать, в колокол этот бил, и вся Панталония знала, который час на часах Дорофтея. Бесплатно.

Трёхглазый охотник

Больше всего на свете Василе любил поесть. Дома сидел — жевал, в гости приходил — жевал, и даже когда гулял — жевать умудрялся. Достанет что-нибудь из кармана вроде булочки с маком и жуёт. А недавно он поросёнка на базаре купил, чтобы тот за ним ходил и крошки подбирал. Не пропадать же добру!
Шёл Василе на свадьбу — с собой поросёнка брал. В шаферы поросёнок не рвётся, но и голодным домой не вернётся.
А Василе, сколько ни ел, всё был худой как жердь. Зато поросёнок всё длиннее и длиннее становился: уши у него будто вперёд бежали, а хвост — назад. Стал он огромной свиньёй, но, как и прежде, за хозяином бродил постоянно.
— Хрю-хрю! — говорит и идёт за хозяином. Мол, роняй, хозяин, не только крошки, но и куски побольше.
Вот раз идёт Василе и радуется, какой у него поросёнок жирный да румяный, а навстречу охотник с уткой у пояса. Василе стал посреди дороги и рот разинул.
«Вот это дела! — думает. — Утку подстрелил! Какое лёгкое дело! Стоит на курок нажать — и утка с озера прямо тебе в горшок летит. Один выстрел — и суп готов. Куплю-ка себе ружьё».
Дома стал с женой спорить — козу на ружьё поменять или свинью. Наконец решил телегу продать, которая в сарае стояла.
У телеги этой двух колёс передних не было, денег за неё мало дали, только на полружья хватило.
— Я добавлю, кум. Будет у нас одно ружьё на двоих, — сказал крошка-сосед.
Он-то ружьё купить прав не имел, потому что был одноглазым. А в «Книге Законов Панталонии» было написано: «Охотник должен иметь два глаза».
— А у нас с тобой, Василе, три глаза на одно ружьё! Так что всё будет по закону.
— А как же мы, Тудосе, добычу будем делить? У меня-то глаз в два раза больше.
— Как делить? Один ствол — твой, другой — мой. Значит, и добыча пополам. А на охоте ты будешь целиться, а я ружьё носить.
Засомневался Василе, но как раз в это время над его домом стая уток пролетела. И так ему захотелось утиного супа, что он согласился:
— Ладно! Покупаем пополам!
Отправились они на ярмарку за ружьём. Купили, а по дороге домой ко всем родственникам и соседям заглянули — ружьём новым похвастались.
Слово за слово, всех родственников и соседей на будущий утиный суп пригласили.
Потом купили пороху и дроби, набили патроны и устроили соревнование: кто лучше стреляет. Взяли на огороде тыкву и поставили её — куда бы вы думали? — на дымоход!
— Стреляй, кум!
Бум!
Тыква на месте. И, как ни странно, дымоход на месте.
Бум!
— Стреляй теперь ты, кум!
Бум!
Все кошки из соседних дворов разбежались куда глаза глядят, собаки лаяли так, будто волка учуяли, куры кудахтали, будто лису увидели, и дым поднимался над тыквой.
В конце концов прибежали их жёны и отобрали тыкву.
Ночью охотники легли спать вместе в сарае, а ружьё под подушку положили. Лежат — не спят, планы строят.
— Теперь ни одна утка над нашей деревней не пролетит, — Тудосе говорит, — все в нашем котле окажутся. Не бывало ещё в Панталонии трёхглазого охотника.
— Мы и в лесу порядок наведём, — подхватил Василе. — Надо мне с одним волком счёты свести. Вот он где у меня сидит, кум! — Тут Василе хлопнул себя рукой по затылку, но было темно, и Тудосе так и не понял, где же сидит этот волк. — Он мою жену напугал! Теперь его поймаю, шкуру спущу и голым в лес пущу. Пусть и другим волкам передаст, что с Василе шутки плохи!
— Ладно, кум, давай спать. А то завтра с глазами сонными ничего не подстрелим. Вон уж и Большая Медведица на небе появилась.
На другой день рано утром взяли они ружьё и бинокль самый сильный, а Василе ещё и хлеба каравай и пошли на озеро. Василе по дороге всё каравай жевал. Только на озере не повезло охотникам. Утки здесь были, ничего не скажешь, да только на месте не сидели. Лишь прицелится Василе, а она — фьюить — и улетит. Это тебе не тыкву с дымохода сбивать!
Целый день бродили они вокруг озера, ломали камыши. Дело пошло к вечеру.
— Темнеет, — Василе говорит. — Утки маленькие, их уже и не видно почти. Идём в лес на крупную дичь охотиться. Не на утиный суп, так хоть на жаркое подстрелим.
Залегли они под кустом, вроде бы в засаде, лежат — дышать боятся. Темень вокруг — ничего не видно. Но Тудосе в бинокль смотрит одним глазом.
— Тсс! Слышу шаги! — зашептал Василе.
— С какой стороны? — Тудосе спрашивает и в бинокль глядит. — Это волк, кум! Матёрый волк! Наверняка тот самый! Стреляй!
Бах!
— Давай ещё раз. Для верности.
Бах!
— Готов!
Вот что могут сделать три глаза, ружьё и бинокль! Осторожно подошли к волку с ружьём наготове, — вдруг кинется! Да только волк уж больно толстый и какой-то грязно-розовый.
— Ой-ой-ой! — закричал Василе. — Это же моя свинья! Тудосе, ты же в бинокль смотрел! Ты что, волка от свиньи не отличаешь?
— Да ведь ночь же, кум. Порядочные свиньи в это время в свинарнике тихо сидят! Откуда она в лесу взялась?
— Наверно, под изгородь подлезла и за мной по крошкам прошла.
— Как хочешь, кум, а полсвиньи мои.
Пришлось Василе соседу одноглазому половину свиньи отдать. Так ведь договорились, когда ружьё покупали.