Пак с волшебных холмов
Страница 1 из 32
Пак с волшебных холмов (повесть)
Меч Виланда
Песня Пака
Вон, видишь, через дальний луг
Неровный след ведет?
Там пушки волокли на юг —
Встречать испанский флот!
Вон, видишь, жернова стучат
На ближнем бережку?
Лет восемьсот еще назад
Мололи здесь муку.
Вон там, среди густых дубрав,
В лощине под горой
Саксонцы в бой пошли, прорвав
Норманнов тесный строй!
Вон там, за той грядой холмов,
Где ветер и туман,
Альфред с ватагой храбрецов
Громил и гнал датчан.
А там, на склонах, где стада
(И в каждом – рыжий бык),
Там город был, еще когда
И Лондон не возник!
Полуразмытый видишь вал,
За ним – крутой обрыв?
Там Цезарь лагерем стоял,
Из Галлии приплыв.
А видишь, вьется по холмам
Загадочный зигзаг?
То Каменного Века шрам,
Стоянки древней знак.
Забытый храм, заросший след
Средь высохших болот,
И дух веков, и прах побед, —
Здесь Англия живет!
Не просто луг, не просто лес,
Не остров, не страна —
Край Мерлина, земля чудес
В наследство нам дана.
Зрителями были три коровы. Ребята разыгрывали перед ними «Сон в летнюю ночь» Шекспира. Конечно, не целиком: всю комедию они бы не смогли запомнить; но отец сильно сократил ее, сделав из большой пьесы маленькую, и дети репетировали с ним и матерью до тех пор, пока не выучили свои роли наизусть.
Они начали с того места, когда ткач Основа выходит из кустов с ослиной головой на плечах и застает королеву фей Титанию спящей. Затем они переходили к той сцене, где Основа просит трех маленьких феечек почесать у него в голове да еще принести ему лесного меду, а заканчивали там, где он засыпает в объятиях Титании. Дан играл за Пака, за Основу и за всех трех феечек. Пака он представлял в матерчатой шапочке с пушистыми острыми ушками, а Основу – в ослиной голове из бумажного абажура, оставшегося от Рождества; приходилось играть очень осторожно, чтобы голова не лопнула. Уна – в венке из синего водосбора с волшебной палочкой из наперстянки – исполняла роль Титании.
Театр располагался на лугу, который назывался Длинным Скатом. Узкий мельничный ручей, доставлявший воду на ближайшую мельницу, огибал его с одного угла, и как раз напротив излучины лежал Ведьмин Круг – большой круглый участок пожухшей травы, который и служил ребятам сценой. Берега ручья, заросшие ольхой, ивой и шиповником, образовывали естественные кулисы, где было удобно дожидаться своего выхода. Сам Шекспир (так сказал один взрослый, видевший это место) не придумал бы лучшей декорации для своей пьесы.
Разумеется, детям не разрешили давать представление ночью – в ту самую колдовскую Купальскую ночь, когда и происходят все чудеса у Шекспира; но они выбрали час после полдника, на склоне дня, когда тени растут, – и отправились на луг, захватив с собой кое-что перекусить: хрустящее печенье, крутые яйца и соль в пакетике.
Три коровы, уже подоенные, целеустремленно паслись, оглашая луг мощным чавканьем, и вдали раздавался шум работающей мельницы, похожий на шлепанье босых пяток по утоптанной дороге. Обленившаяся июльская кукушка изредка пыталась подать голос с перекладины ворот, да хлопотливый зимородок то и дело перелетал с одной стороны ручья на другую. За исключением этого, вокруг царили тишь и дрема, пахло таволгой и нагретой сухой травой.
Спектакль удался на славу! Дан замечательно помнил все свои роли: Пака, Основы и трех феечек, и Уна не сбилась ни разу – даже в том трудном месте, где она велит кормить Основу «плодами спелых фиг и абрикосов, крыжовником, клубникой, куманикой» – ну и так далее. Они были так воодушевлены, что сыграли пьесу три раза подряд – от начала до конца. Потом присели на траве в центре Ведьминого Круга на чистом от колючек месте и достали ужин; как вдруг чей-то свист раздался в прибрежном лозняке, так, что они сразу вскочили на ноги и обернулись.
Кусты раздвинулись. И вот, на том самом месте, где Дан играл Пака, они увидели маленького смуглого широкоплечего человечка с острыми ушами, вздернутым носом, косящими голубыми глазами и ухмылкой, от уха до уха расплывавшейся по его лукавой веснушчатой физиономии. Он вдруг посуровел, наморщил лоб, как будто бы застал Буравчика, Рыло и Основу за репетицией «Тисбы и Пирама», и голосом гулким, как мычание недоеной коровы, продекламировал:
– Что за невежи этак расшумелись
Вблизи от ложа королевы фей?
Он остановился, приставил ладонь к уху и, хитро подмигнув, продолжил:
– Никак дают комедию? Ну что же!
Послушаю, – а то и сам сыграю.
Ребята смотрели на него, раскрыв рты от удивления. А человечек – он был не выше Данова плеча – невозмутимо вошел внутрь Круга.
– Я нынче не совсем в форме, – сказал он. – Но роль мою нужно играть примерно так.
Все еще онемев, ребята разглядывали его всего – от темно-синей шапочки, похожей на цветок водосбора, до босых мохнатых ног.
– Ну что вы так уставились? – спросил он, рассмеявшись. – Такой уж я есть. А вы каким ожидали меня увидеть?
– Мы никого не ожидали, – вымолвил наконец Дан. – Это наше поле.
– Неужели? – удивился пришелец, усаживаясь на траву. – Так какого же лешего вы трижды подряд сыграли «Сон в летнюю ночь» в канун колдовской Купальской ночи, в середине Ведьминого Круга, да еще у подножия одного из самых старых холмов Старой Англии? Это же Холм Пака – Волшебный Холм. Вы что, и этого не знали?
И он указал на пологий, заросший папоротником склон холма на другой стороне Мельничного ручья. Дальше по склону начинался лес, а за ним виднелись холмы еще выше – вплоть до Сигнальной Горы высотою не меньше 500 футов, откуда открывался широкий вид на равнину Пэвенси, и на Ла-Манш, и на отдаленные всхолмья Саут-Даунз.
– Клянусь Дубом, Ясенем и Терном! – весело воскликнул он. – Если бы это случилось несколько лет назад, весь Народ С Холмов слетелся бы сюда, как пчелиный рой!
– Мы не знали, что так делать не годится, – смутился Дан.
– Не годится?! – человечка просто затрясло от смеха. – Еще как годится! Да понимаете ли вы, что все короли, рыцари и ученые в прежние времена отдали бы все свои короны, шпоры и книги, чтобы научиться тому, что вы сейчас невзначай совершили. Да помогай вам сам волшебник Мерлин, и то не вышло бы лучше. Вы разверзли Холмы – понимаете? Такого не случалось тысячу лет.
– Мы… мы не нарочно, – пролепетала Уна.
– Вот именно, что не нарочно! Поэтому у вас и получилось. Жаль только, что Народ С Холмов давно покинул эти места. Я единственный, кто остался. Я, Пак, старейший из старых духов Англии – к вашим услугам. Конечно, если вам угодно знаться со мной. Если же нет, достаточно слова, и я исчезну.
Он замолчал, испытующе глядя на ребят. Глаза его были теперь очень добрыми и серьезными, лишь в уголках губ таилась озорная улыбка.
– Не уходи, – сказала Уна, протягивая ему руку. – Ты нам нравишься.
– Угощайтесь, – предложил Дан и протянул Паку помятый кулек с яйцами и печеньем.
– Клянусь Дубом, Ясенем и Терном! – вскричал Пак, сдергивая с головы свою синюю шапочку. – Вы тоже мне нравитесь. А ну-ка, Дан, посоли мне это печенье, да покруче, и мы съедим его пополам, чтобы развеять все сомнения. Видишь ли, некоторые из наших боятся соли, или подковы над дверью, или рябиновой ветки, или проточной воды, или холодного железа, или колокольного звона. Но я – другое дело, я – Пак, и этим все сказано!
Он тщательно отряхнул крошки – сперва с курточки, а потом с ладоней.
– Мы с Даном всегда думали, что если такое случится… ну, такое, – нерешительно произнесла Уна, – то уж мы никогда не растеряемся. Но теперь…
– То есть, если мы встретим фею или эльфа, – пояснил Дан. – Правда, я в них никогда не верил. Разве что в детстве, когда мне еще не было шести лет.
– А я верила, – призналась Уна. – Ну, наполовину верила. Еще до того, как выучила наизусть «Прощание с феями». Знаете это стихотворение?
– Про подарки фей – ты это имеешь в виду? – уточнил Пак. Он торжественно откинул назад голову – и продекламировал:
Где вы теперь, подарки фей,
Где добрые хозяйки?
Теперь живут всех веселей
Неряхи и лентяйки.
(Подхватывай, Уна!)
Что толку холить свой очаг.
О чистоте радея?
Ведь шестипенсовик в башмак
Вам не подложит фея.
Звучное эхо раскатилось над лугом.
– Еще бы мне не знать! – заключил Пак, довольный произведенным эффектом.
– Там был еще куплет о Кольцах и Кругах, – вспомнил Дан. – Мне всегда становилось грустно, когда доходили до этого места.
– Ну как же! Помню! – И голосом громким, как церковный орган, Пак продолжил стихи:
На этих кольцах и кругах,
По их волшебной вере,
Они плясали на лугах
В дни королевы Мэри.
Но вот пришла Элизабет,
За ней – суровый Яков,
И затерялся эльфов след
Меж лютиков и маков.