Мио, мой Мио!

Страница 12 из 14

Мио, мой Мио! (повесть)

Он прохаживался взад и вперед, погруженный в свои думы, и каждая новая мысль его все больше и больше насыщала воздух злобой.
— В моем замке умирают от голода за одну ночь, — сказал он. — Ночь в моем замке так долга, а голод так силен, что умирают за одну ночь…
Остановившись перед нами, он положил свой страшный железный коготь на мое плечо.
— Я знаю тебя, принц Мио! — сказал он. — Стоило мне увидеть твою белую лошадь, я понял: явился ты. Я поджидал тебя. Ты, верно, думал, что настала ночь битвы?
Он склонился надо мной и прошипел в самое ухо:
— Ты думал, что настала ночь битвы, но ты ошибся, принц Мио. Это ночь голода. Кончится ночь, и в башне замка я найду лишь маленькие белые косточки. Больше ничего не останется от принца Мио и его оруженосца.
Он постучал железным когтем по большому каменному столу, стоявшему посреди залы, и вошел новый отряд стражников.
— Заточить их в Голодную Башню! — повелел рыцарь Като и указал на нас железным когтем. — Заточить их в башню за семью замками. Пусть семеро стражников несут караул у дверей башни, а семьдесят семь стражников охраняют залы, лестницы и галереи, соединяющие башню с моими покоями.
Он сел за стол.
— Я хочу спокойно сидеть здесь, за столом, обдумывая свои козни. Я не хочу, чтобы принц Мио мешал мне. Когда кончится ночь, я пойду в башню взглянуть на ваши маленькие белые косточки. Прощай, принц Мио! Спи спокойно в Голодной Башне!
Стражники схватили нас с Юм-Юмом и поволокли через весь замок в башню, где нас ожидала гибель. Повсюду — во всех залах, в галереях и на лестницах — уже были выставлены стражники. Они должны были охранять путь из башни в покои рыцаря Като. Неужто он, могущественный рыцарь Като, так боится меня, что окружил себя полчищами стражников? Неужто он боится меня, безоружного, брошенного в Голодную Башню за семью замками и с семью стражниками у дверей?
Стражники крепко держали нас за руки, пока мы шли к темнице. Мы шли и шли по галереям огромного мрачного замка. Прошли и мимо зарешеченного окна, и я увидел внутренний двор замка. Посреди двора стояла лошадь, прикованная цепью к столбу. Черная лошадь с маленьким черным жеребенком. При виде ее у меня екнуло сердце. Я подумал о Мирамис, которую больше никогда не увижу. Что они сделали с ней, жива ли она?.. Стражник сильно дернул меня за руку и потянул за собой. Больше я о Мирамис думать не мог.
И вот мы в башне, где нам предстоит провести последнюю ночь своей жизни. Тяжелая железная дверь со скрежетом захлопнулась за нами, и мы услыхали, как стражники семь раз повернули ключ. Мы с Юм-Юмом остались одни в нашей тюрьме, Юм-Юм и я. Нашей тюрьмой была круглая сводчатая башня с толстыми каменными стенами, с маленьким окном, забранным железной решеткой. Через окно доносились печальные крики заколдованных птиц, круживших над Мертвым Озером.
Мы уселись на пол, чувствуя себя такими маленькими и беззащитными! Мы знали: лишь только ночь подойдет к концу, мы умрем.
— Эх, была бы смерть не так тяжка, — сказал Юм-Юм, — а мы не так малый беззащитны!
Мы сидели на холодном полу, крепко держа друг друга за руки. Нас одолевал голод. То был не обычный голод. Он душил нас, выворачивал внутренности, леденил кровь, лишал сил; нам хотелось лечь на пол, уснуть и никогда больше не просыпаться. Но мы не должны были спать, мы изо всех сил боролись со сном. Перед смертью мы стали вспоминать Страну Дальнюю.
Я подумал об отце-короле, и на глаза у меня навернулись слезы. Я так ослаб от голода, что не мог громко плакать, и слезы тихо катились по щекам. Юм-Юм тоже плакал потихоньку.
— Эх, была бы Страна Дальняя не так далеко, — прошептал он, — и Остров Зеленых Лугов тоже. И были бы мы не так малы и беззащитны!
— Помнишь, как мы бродили по холмам на Острове Зеленых Лугов, наигрывая на флейтах? — спросил я. — Помнишь, Юм-Юм?
— Да, но то было давным-давно, — ответил Юм-Юм.
— Мы можем сыграть на флейтах и здесь, — предложил я. — Мы можем наигрывать старинный напев, пока голод не одолеет нас, пока не умрем.
— Что ж, сыграем еще разок, — прошептал Юм-Юм.
Мы достали флейты. Слабые руки едва удерживали их, но мы заиграли старинный напев. Мы играли, а Юм-Юм плакал, и слезы тихо катились по его щекам. Может, я тоже плакал, не замечая этого. Старинный напев был так прекрасен, но звучал едва слышно, словно предчувствуя, что вскоре смолкнет и он.
Хотя мы играли тихо, заколдованные птицы услыхали старинный напев и всей стаей подлетели к нашему окошку. Сквозь решетку я видел их грустные блестящие глаза. Потом птицы улетели, а мы не могли больше играть.
— Ну вот мы и сыграли в последний раз, — сказал я и хотел положить флейту в карман.
Но там что-то было! Я сунул руку и нащупал в кармане ложечку. То была маленькая чайная ложечка сестренки мальчика Йри!
Мне хотелось, чтобы заколдованные птицы снова подлетели к нам. Я бы показал им ложечку. Может, сестренка мальчика Йри узнает ее. Но заколдованные птицы больше не показывались. Рука моя разжалась, и ложечка упала на пол.
— Смотри-ка, Юм-Юм, — сказал я, — я нашел ложечку!
— Ну и что! — ответил Юм-Юм. — Зачем нам ложечка, если нет еды?
Улегшись на пол, Юм-Юм закрыл глаза и умолк. Я чувствовал страшную усталость. Все тело свело от голода. Сейчас я проглотил бы любую еду — все, что угодно. Больше всего мечтал я о хлебе, хлебе насущном. Но я знал: его мне больше не едать. Я мечтал о ключевой воде, утоляющей жажду. Но я знал: ее мне больше не пивать. Никогда не придется мне больше ни пить, ни есть. Я вспоминал даже кашу-размазню, которой тетя Эдля пичкала меня по утрам и которую я терпеть не мог. Сейчас я проглотил бы даже эту размазню, и она пришлась бы мне по вкусу.
О, я готов был съесть все что угодно! Из последних сил поднял я с пола ложечку и сунул ее в рот.
Что такое?! Ложечка кормила меня! Я будто поел хлеба насущного и испил ключевой воды, утоляющих голод и жажду. Ложечка кормила меня, и вкуснее этой еды я не ел ничего на свете. И вот чудо: ложечка казалась бездонной, еда в ней не убывала, и я наелся досыта.
Юм-Юм лежал на полу, закрыв глаза. Я сунул ложечку ему в рот, и он начал есть, словно во сне. Потом сказал:
— О Мио, мне приснился чудесный сон. Теперь и умирать легче. Мне приснился хлеб, хлеб насущный.
— Это не сон, — ответил я.
Юм-Юм открыл глаза и уселся на полу. Он понял наконец, что жив и сыт. Несмотря на нашу беду, мы почти повеселели.
— Что сделает с нами рыцарь Като, когда увидит, что мы не умерли с голоду? — спросил Юм-Юм.
— Только бы он не вложил нам в грудь каменные сердца! — ответил я. — Я так боюсь каменного сердца!
— Ночь еще не кончилась! — сказал Юм-Юм. — Рыцарь Като еще не пришел. Давай поговорим о Стране Дальней. Так и время пройдет. Сядем поближе друг к другу, чтобы немного согреться.
В башне было холодно, мы продрогли до костей. Плащ сполз с моих плеч и упал на пол. Я поднял его и закутался поплотнее. Как хорошо, что добрая ткачиха подбила мой плащ волшебной тканью! Вдруг раздался крик Юм-Юма:
— Мио! Мио, где ты?
— Я здесь! — ответил я.
— У двери.
Юм-Юм посветил вокруг огарком свечи. Эту жалкую подачку мы получили от рыцаря Като. Вне себя от страха Юм-Юм ползал по темным углам, пытаясь найти меня.
— Где ты? — взмолился он. — Не слепой же я, раз вижу дверь, тяжелый засов и стены нашей темницы.
И тогда я понял, что, надевая плащ, вывернул его наизнанку. Сверкающая волшебная подкладка, которой ткачиха подбила плащ, оказалась сверху. Едва я снова скинул плащ, Юм-Юм воскликнул:
— Не пугай меня так! Где ты прятался?
— А сейчас ты видишь меня? — спросил я.
— Еще бы! — ответил Юм-Юм. — А где ты прятался только что?
— Под своим плащом, — сказал я. — Верно, ткачиха превратила его в плащ-невидимку!
Мы примеряли плащ и так и этак — в самом деле, он становился невидим, как только его выворачивали наизнанку.
— А теперь давай кричать во весь голос! — предложил Юм-Юм. — Может, стражники прибегут посмотреть, что тут случилось. А ты прошмыгнешь мимо них в своем волшебном плаще, выберешься из замка рыцаря Като и вернешься в Страну Дальнюю цел и невредим.
— А как же ты, Юм-Юм? — спросил я.
— Мне придется остаться, — дрогнувшим голосом ответил Юм-Юм. — Ведь только у тебя плащ-невидимка!
— Да, плащ-невидимка у меня только один! — сказал я. — И друг только один! И мы умрем вместе, если не сможем спастись оба.
Юм-Юм крепко обнял меня;
— Я хочу, чтобы ты убежал отсюда и вернулся в Страну Дальнюю. Но ты остаешься со мной, и я не могу не радоваться. Мне стыдно, но я ничего не могу с собой поделать.
Не успел он это сказать, как случилось чудо. Вернулись заколдованные птицы. Они часто-часто взмахивали крыльями у самой оконной решетки. Птицы с трудом удерживали в клювах что-то тяжелее. То был меч! Мой меч, рассекающий камень!
— Мио! — крикнул Юм-Юм. — Заколдованные птицы достали твой меч со дна Мертвого Озера!
Я подбежал к окошку и, протянув руки сквозь решетку, взял меч. Он полыхал огнем, с него стекали капли воды, но и они сверкали огнем.
— Спасибо вам, милые добрые птицы! — сказал я. Но птицы только посмотрели на меня своими блестящими грустными глазами и, горестно крича, снова взмыли над Мертвым Озером.
— Здорово, что мы догадались сыграть на наших флейтах! — сказал Юм-Юм. — Иначе бы птицам не найти дорогу к этой башне.
Я почти не слушал. Я стоял в темнице, сжимая в руке меч. Мой меч, мой огненный меч! Никогда прежде я не чувствовал себя таким сильным. Я вспоминал своего отца-короля, я знал: он думает обо мне.
— Ну, Юм-Юм! — сказал я. — Для рыцаря Като настал час его последней битвы.
Юм-Юм побледнел, а глаза его радостно заблестели.
— Как ты справишься с семью замками? — спросил он. — Как проскользнешь мимо семидесяти семи стражников?
— Семь замков разобьет мой меч, — ответил я, — а плащ спрячет меня от семидесяти семи стражников.
Я набросил плащ на плечи. Волшебная ткань засверкала в темноте, она сверкала так, что могла осветить весь замок рыцаря Като. Но Юм-Юм сказал:
— Я не вижу тебя, Мио, хоть и знаю: ты здесь. Я буду ждать, когда ты вернешься.
— А если я не вернусь никогда? — спросил я. Разве мог я знать, кто победит в этой битве с рыцарем Като!
Мы замолчали, мы долго молчали. А потом Юм-Юм сказал:
— Если ты никогда не вернешься, Мио, мы будем думать друг о друге. Мы будем думать друг о друге, пока хватит сил.
— Верно, Юм-Юм! — ответил я. — Я буду думать о тебе и об отце в свой последний час.