Лето разноцветно-косолапое — Павел Калмыков
Страница 8 из 16
Лето разноцветно-косолапое (повесть)
Мифы медведей мира
Великий ворон
На отдых медвежий отряд устроился на опушке, примяв пахучие заросли крестовника. Пришла пора слушать обещанный рассказ. Набежал вечерний ветерок, шелестели деревья и травы. Солнце опускалось на западе, тени от сопок уже протянулись по земле. Но ещё сияли вдали нетающие снега вулкана, и ещё лежал золотистый отблеск на складках Вороновой скалы (той самой, которую чуть легкомысленно не свалил в реку медвежонок Тедди). Иногда сам хозяин скалы возникал на верхушке, как живая иллюстрация к рассказу.
— Это было давно, — начала Аксинья Потаповна, — когда ещё время не началось. Ни солнца не было, ни земли не было. Жил тогда Ворон, а откуда он взялся, никто не знает, потому что никого другого не было. Скучал Ворон в темноте и одиночестве, плакал от тоски, долго плакал, да и подумал: никто моих слёз не видит, никто не пожалеет. Чего зря плакать? Стал клювом долбить темноту — где ударит, там и звёздочка проклюнется, дырка в небе. При свете звёзд огляделся Ворон. Вверху — небо, внизу — море, вот сколько слёз наплакал. Посредине он сам, Ворон, летает, машет пёстрыми крыльями…
— Как же пёстрыми? — перебил Тедди. — Он же чёрный, совсем чёрный.
— Не торопи сказку! — сказала вожатая. — Слушай, и узнаешь. Так вот, перья у него были пёстрые, и негде ему было присесть отдохнуть: земли-то нет. Тогда спустился Ворон к морю, стал на лету в волнах лапами бултыхать. На лапах ведь у Ворона чешуйки — вот из чешуек рыбы народились, а из коготков — киты, тюлени и моржи.
— А медведи? — спросил Умка.
— Не торопи сказку, — цыкнул на него Тедди и пихнул в бок.
— «Ныряйте глубоко, звери морские, — сказал им Ворон. — Достаньте дно, принесите ила». Долго ныряли тюлени, долго ныряли киты, долго ныряли моржи — наконец один самый сильный морж достал дно, зачерпнул комочек ила, с песочком, с водорослями. И хватило этого комочка, чтобы всю землю посреди моря сделать. Вот такие большие моржи тогда были, что вся земля для них — комочек грязи.
— Однако! — не сдержал удивления Умка. Он один из всех медвежат видывал моржа — хоть и большого, но не такого же!
— Вот опустился Ворон на землю, прошёлся на лапах туда и сюда. Стал птиц делать. Вырвет из себя перо и пустит по ветру. Из чёрного пера баклан получится, из серого — сова, из цветного — селезень. Остались белые перья — наделал из них куропаток, чаек, лебедей, да и сам белый остался.
— Но ведь ворон же чёрный?! — сказал теперь Бхалу.
— Не торопи сказку, — одёрнул его Умка.
— Загалдели птицы, спрашивают Ворона: «А мы красивые? Мало нам света, не видим, какие мы красивые!» — «Ладно, — ответил Ворон. — Кто полетит со мной за море?» Вызвались Гусь и Трясогузка…
(Медвежата закивали: уже видели они на Камчатке и серых длинношеих гусей, и маленьких проворных трясогузок, раскачивающих длинными хвостами.)
Но тогда эти птицы иначе выглядели. У Гуся клюв был как у орла, горбатый и сильный, а у Трясогузки клювик тоненький и длинный. Гузкой она и тогда трясла презабавно, зато хвост имела короткий.
Вот взял Ворон Гуся и Трясогузку, и полетели они через море на восток и на север.
— Это к нам, к нам, — заволновался Умка.
— Долго летели, устали — дальше Гусь по морю поплыл. Лапами гребёт, Ворона и Трясогузку на спине везёт. До северных льдов доплыли, пешком пошли.
— Что такое льды? — потребовал объяснить Бхалу.
Аксинья Потаповна затруднилась с ответом: как объяснить индийскому медвежонку, что такое льды?
— Ну, обычные льды! — сказал Умка.
— Льды — это вода, закаменевшая от холода, — неожиданно подала голос бабушка Коала. — По ней можно ходить и не намокнуть. Это мне пингвин знакомый рассказывал, — пояснила она.
— Вот, — удовлетворённо кивнула Аксинья Потаповна. — Пошли Ворон, Гусь и Трясогузка по льду пешком. Чуть совсем не замёрзли, но добрались наконец туда, где край моря с краем неба соединяется. У Трясогузки клювик острый, тонкий, вот и стала она им небо ото льда отковыривать. Ковыряла, ковыряла, только маленькую щель проделала. И оттуда в мир алый свет просочился — заря. Да обломала Трясогузка свой клювик — с тех пор он у неё короткий.
Но тут уж Гусь свой мощный клюв в дело пустил — поднатужился и чуть-чуть приподнял край неба. Пролился оттуда свет яркий, красивый, переливчатый. «Вот так и держи небо!» — сказал Гусю Ворон, а сам взял Трясогузку под мышку и протиснулся туда, в Занебесный Мир. И видит: там занебесные жители…
— Медведи? — спросил, не утерпев, Тедди.
— Нет, не медведи! Сказано — занебесные жители. Сияющими шарами играют, перекидывают их друг другу с одного края неба на другой. Стал Ворон просить: «Жители занебесные, у вас много шаров, дайте мне один». «А что у тебя есть взамен?» — спрашивают занебесные. «У меня есть Трясогузка», — сказал Ворон. И выпустил он из-под крыла Трясогузку. Стала она прыгать по Занебесью, головой вертеть да гузкой своей трясти — расхохотались тут жители занебесные, шары пороняли, за животы схватились. Тут Ворон два шара под мышки спрятал да и скорей домой, в свой мир, поднебесный. Там уже Гусь из последних сил край неба держит. Проскользнул Ворон в щель, Трясогузка за ним шмыгнула, тут Гусь свой клюв убрал, небо и захлопнулось. Но — ай-яй-яй! — прищемил край неба маленький Трясогузкин хвостик. Рвалась она, рвалась, насилу вырвалась, а хвост вытянулся, длинный стал. Ну, а у Гуся клюв от тяжести неба сплющился.
«Ну-ка, теперь спрячьтесь за меня, — велел им Ворон. — И закройте глаза». А сам вынул из-под мышек принесённые из Занебесья шары. Запустил под небо первый шар, что пожарче, покатился он с востока на запад — солнце получилось. Запустил ему вдогонку второй шар, побледнее, — луна получилась.
Когда открыли глаза Гусь и Трясогузка, обрадовались, как светло в мире стало, и удивились: Ворон стал чёрным — опалил перья горячим солнцем.
— А когда же медведи-то? — вздохнул как бы про себя нетерпеливый Тедди.
— Посмотрел Ворон вокруг: птиц в небе много, рыб в море много, а земля большая, но зверей на ней нет. И стал он свою бороду выщипывать и зверей разных делать. Из самого лучшего пучка сделал Медведя, из двух других — Лося и Оленя. Потом Волка, Рысь, Лису и Росомаху. Чем меньше перьев в бороде оставалось, тем мельче звери выходили.
— А слона когда сделал? — решил уточнить Бхалу.
— Встретишь слона, сам у него и спросишь, не перебивай… Сделал зайцев, сурков, евражек, белок, мышей. А когда поредела борода, не заметил Ворон, дёрнул у себя голую кожу — людей сделал. «Ай, ай, глупый, что натворил, всё испортил!» — закричал Ворон. Да поздно — разбежались люди по земле, не воротишь. Обиделся на себя Великий Ворон и ушёл из мира. А вместо себя оставил главным Медведя, велел за порядком следить, всем управлять. Чтобы весной снега таяли, чтобы летом всё зеленело, а к осени ягоды поспевали…
А Бхалу догадался:
— Я знаю, как того Первого Медведя звали, — это же сам царь Джамбаван!
— Нет, нет, — перебил Тедди, — у нас в Америке говорят, его звали Мише-Моква!
— Миша Мокрый? — недослышал Умка. — Это правда, Первый Медведь любил купаться. А теперь он живёт на небе…
Стемнело. На западе ещё розовела заря — та самая, которую когда-то выпустила из-под неба отважная Трясогузка. На востоке поднималась жёлтая луна — её принёс из Занебесья Великий Ворон. Всё ярче светились звёзды, которые Ворон проклевал когда-то давным-давно. Не поленился Ворон, много звёзд наделал.
— Вон та звезда, на севере, — наша, Полярная, — показал Умка. — А вон то созвездие — это Медведь вокруг Полярной звезды ходит. Медведя зовут Аркуда. А север в честь него называется Арктика.
Коала смотрела на небо с удивлением. Коалы — звери по преимуществу ночные и хорошо знают звёзды. Но здесь она не узнавала ни одного созвездия, ведь над Австралией светят другие звёзды, южные.
Рассуждение медвежонка Тедди
— Медведем быть хорошо, а человеком лучше, — рассуждал чёрный медвежонок Тедди. — У медведя что есть? Когти да зубы, лапы да шкура, и та всего одна, не снимается. А люди у нас в Америке — самые крутые. Всегда улыбаются: ха-ай! Носят куртки и кепочки и ездят на машинах: р-р-р!.. А в машинах у них столько вкусностей! К нам в Скалистые горы специально люди приезжают медведей кормить. Сами в кемпинг спать уходят, а машины нам оставляют. Открывай любую, а там внутри — вау, чего только нет: и чипсы в пакетиках, и гамбургеры, и жвачка, и попкорн, и кола в бутылках — сладенькая, шипучая…
— Всё у людей есть, — проворчала Аксинья Потаповна. — Совести только не хватает.
— Не знаю, у наших хватает, — сказал Тедди. — Был такой случай. Один американский президент — ну, главный человек — пошёл в лес гулять и заблудился. А мой пра-пра-прадедушка, его тоже звали Тедди, помог ему найти дорогу домой, в Белый Дом. И президент был так благодарен, что тоже взял себе имя Тедди. Не слышали? Тедди Рузвельт, по прозвищу Медвежонок, его вся Америка знает.
— У людей своя жизнь, у нас своя, — отозвалась Аксинья Потаповна. — Держись от них подальше. Чем реже мы встречаемся, тем лучше для нас и для них.
Тедди только пожал плечами и пошёл играть в пятнашки с другими медвежатами. Он любил эту игру, где всё решала быстрота. Правда, иногда так увлекался бегом, что вовсе пропадал из игры — хоть по следам его вынюхивай.
— Однако Тедди опять заубегался, — заметил вскоре Умка. — Уф, жарко. Так неинтересно. Лучше давайте в пятнашки под водой играть.
— У-у, а в пятнашки на дереве не хочешь? — предложил в ответ Бхалу.
Умка почему-то не захотел, а Панда и Коала согласились. Что вы Думаете — чемпионом по древолазным пятнашкам оказалась Коала! Что с того, что бабушка? Ни панды, ни губачи с дерева на дерево перескакивать не могут. А коалы — запросто, пожалуйста.
А Тедди всё не было…
Спасительница
…А Тедди между тем сидел в глубокой сырой яме. В неё никогда не проникало солнце, и на дне до сих пор не растаял снег. Правда, снег почерневший, слежавшийся, но всё равно холодный; из него торчали ржавые банки и прошлогодние листья. Тедди пытался выпрыгнуть из ямы — нет, высоко. Пытался вскарабкаться по землистой стенке — нет, круто. Ещё и лапу порезал чем-то острым. Что делать, как быть? Только отчаянно реветь и дожидаться, пока не придут на помощь свои. Но когда же они придут?
— Ага, попался, чёрный?
Тедди поглядел вверх и увидел глумливую мордочку Махи-Росомахи.
— Вот будешь знать, как за мной гоняться, бе-е! — Росомаха показала язык.
— Иди, куда шла! — сердито сказал Тедди. — А то сейчас как выскочу!
— Ой, ой, напугал, — кривлялась Росомаха. — Никуда ты не выскочишь. Никто тебя не найдёт. Эту яму снаружи не видно, её только я знаю. Ты копни снег — там кости многих медведей лежат, которые тоже так вот попали да и не выбрались.
У Тедди слёзы набегали на глаза и губы дрожали, но он только рявкнул свирепо:
— Захочу и выберусь! Поди прочь, пока хвост не надрал.
— Что ж, тогда пока, — сказала Маха-Росомаха и скрылась из виду.
Прошло несколько минут, а Тедди показалось — вечность. Он снова прыгал, и карабкался, и звал своих, и зализывал порезанную пятку. Свои не шли.
Зато опять над ямой свесилась Росомаха.
— Ладно, чёрный, обиды прочь. Держи лапу. Держи, не бойся, я серьёзно.
Тедди не хотелось помощи от Росомахи, но ещё меньше хотелось оставаться в холодной ловушке. Он подпрыгнул и изо всех сил ухватился двумя своими лапами за протянутую Росомахину. И Маха вытащила медвежонка на траву — сильная всё-таки.
— Спасибо, — буркнул медвежонок. — Я пошёл.
— Погоди, — сказала она. — У меня к тебе дело.
— Не хочу я с тобой дел иметь.
— Боишься, — презрительно прищурилась Росомаха. — А ещё моряк…
— Кто моряк? — не понял Тедди.
— Ну, у тебя же чайка на груди нарисована — морская птица. «Чайка смело пролетела…» А ты бояка.
Действительно, у чёрного медвежонка Тедди на грудке был уголок белой шерсти (только сейчас перепачканный землёй). И в самом деле похоже на чайку, только Тедди никогда об этом не задумывался.
— Я не бояка, — сказал Тедди. — Какое ещё у тебя дело?
— Идём со мной, — позвала Маха.
И она привела его на вытоптанную полянку, полную странных запахов. Здесь недавно были люди! Вот по этой тропинке они ходили к речке на водопой, вот здесь лежали и спали, а здесь… Тедди не понял, что это за круг, обложенный камнями, запорошённый чем-то серым. Понюхал — и чихнул, подняв тучку пепла.
— Это кострище, — пояснила Росомаха. — Здесь люди-туристы разжигают огонь, сидят рядом и едят всякие вкуснятины.
— Сгущёнку? — недоверчиво переспросил медвежонок.
— Да ты, я вижу, не такой уж дремучий! — удивилась Росомаха. — Да, и сгущёнку тоже. Ага, теперь я понимаю, зачем ты в яму залез — конечно, там ведь консервные банки старые. Спросил бы меня сначала. Ту яму давно забыли, а банки теперь закапывают. Иди сюда, помогай!
И Маха-Росомаха принялась копать землю между кустами. Тедди присоединился, и вскоре на свет действительно показались консервные банки и комканые газеты.
— Мало, но вкусно, — причмокнула Росомаха, вылизывая жестянку из-под тушёнки.
Тедди запустил язык в сгущёночную банку. Пусто! Экономные туристы сами всё облизали, оставив медвежонку один запах.
Росомаха растрепала газетные завёртки, но там оказалась лишь яичная скорлупа и картофельные очистки.
— Это и есть твоё дело? — поморщился Тедди. — Пустые банки?
— Это пока только разведка, — сказала Маха. — Сегодня вечером придут следующие туристы. У них есть полные банки вкуснятин, не пустые. Я вижу, ты не трус.
— Я не трус, — согласился Тедди.
— Значит, на дело двинем ночью. Приходи к этому пню, здесь будет «стрелка». А пока возвращайся к своим — слышишь, уже аукают. Да смотри, никому ни слова.
— Почему? — спросил медвежонок.
— Сюрприз сделаешь, — пообещала Росомаха и скрылась за кустами.
«Кажется, не такая уж она и вредная. Просто с характером», — подумал Тедди и двинулся навстречу голосам своих разноцветных собратьев.
— Тедди! Ну куда ты опять запропал! — воскликнула Аксинья Потаповна. — Ой, да грязный какой, весь в земле, мордаха в пепле. Где ты был?
— В яму провалился, — сказал Тедди.
— Батюшки! — всплеснула вожатая лапами. — Ведь знала же я про эту мусорную яму, да совсем забыла. И как только ты выбрался?
— Выбрался, я же моряк, — сказал Тедди. О Росомахе он решил пока промолчать, а рассказать потом, когда вернётся с добычей всем на радость. — Видите, у меня морская чайка на груди нарисована.
Бхалу поглядел на свою грудь и сказал:
— У-у-у, подумаешь, и у меня чайка.
— Это я моряк, — возразил Умка. — Важнее не чайка на груди, а рыба в зубах!
— Моряки, все моряки, — примиряюще сказала Аксинья Потапов-на. — Только моря у вас разные. Ты бы, Тедди, искупался, что ли, а то как спать ляжешь в таком виде?