Кадын — владычица гор — А.Никольская

Страница 14 из 17

Глава 14
В подземном мире

Идет Очы-Дьерен днём без отдыха, ночью без сна. Когда голоден, траву на ходу жуёт, когда пить хочет, росу на скаку с листьев слизывает. Едет принцесса Кадын, радуется. Синему цветку она протяжную песнь поёт, цветам жёлтым и красным песни повеселей напевает.
Тридевять земель она проехала, тридевять рек переплыла, тридевять вершин преодолела. Уж конец пути недалече! Слияние шести рек бурных с порогами высокими близко! До подола шести скал с шестьюдесятью отрогами рукой подать! Шестьдесят шестой утес тёмно-синий с пещерой глубокой, где Дельбегень прячется, под боком уже!
Мимо больших и малых стойбищ дальних скачет конь. Слышат алтайцы красивую песню, из аилов выходят, шапки плоские и островерхие снимают, руками принцессе вслед машут:
— Удачи тебе, ясноокая Кадын! Да пребудет с тобой сила Ульгеня, что на златой горе Алтын-туу сидит! Одолей ты погубителя нашего Дельбегеня тёмно-жёлтого! С победой возвращайся!
Песельники волосяные струны топшууров перебирают — громко поют:
— Кто верхом мимо Кадын скачет — с коня слезает. Кто пешком идёт — колени преклоняет. Весь Алтай гудит, знает: с людоедом проклятым сразится принцесса наша! Недолгий путь остался тебе, Владычица! Да омоется он, как дождями, победами!
Улыбается Кадын алтайцам сердечно, рукой в ответ приветливо машет.
Вдруг конь её Очы-Дьерен верный на дыбы с громким ржанием встал: то девушка простоволосая ему под копыта кинулась. Натянула Кадын узду бирюзовую, усмирила коня, гневно крикнула:
— Что же ты, девица, под ноги коню моему бросаешься? Или жизнь тебе не мила?
Девушка на колени упала, головой о землю бьётся. Слёзы горькие из глаз, точно брызги Катуни, во все стороны плещут, слова мольбы с уст алых слетают:
— Не гневайся на меня, уважаемая! Сирота я, батюшка с матушкой умерли, помочь-заступиться за меня некому! Только на тебя уповаю, добрейшая из добрейших! Только на тебя надежда осталась, милосердная из милосердных!
— Встань с колен, — Кадын строго молвила. — Сказывай, что стряслось у тебя? — Кадын с коня спешилась.
Поднялась девица на ноги, бедняцкий халат от пыли отряхнула, слёзы с миловидного лица смахнула и говорит:
— Не смотри ты на глаза мои выплаканные, не смотри на щёки впалые — жила и в моём сердце радость когда-то. Был у меня возлюбленный, Диту его звали. Пуще покойных отца с матерью Диту я любила. Были мы вместе счастливы, как два лебедя в ясном небе. Свадьбу играть решили, но отец его Караты-каан воспротивился. Хотелось ему с богатым приданым невестку для сына заполучить единственного. Запретил он Диту меня в жёны брать, наказал нам не видеться. А чтобы скорей позабыл любимый меня, Караты-каан ему другую подыскал невесту — много соболей с ней в придачу давали. Понял Диту, что не суждено нам вместе быть. Сплел он бечёвку толстую, на берегу камень круглый нашёл. Повесил себе камень на шею и со скалы высокой прыгнул. С тех самых пор не высыхают глаза мои, сердце покоя не ведает. Нет жизни мне без любимого! Одно осталось: с камнем на шее в реку за милым кинуться! — сказала так девушка и затряслась в рыданиях мучительных.
Подошла к ней Кадын, по голове тёмной погладила:
— Не плачь понапрасну, милая. С чёрного Алтая обратной дороги нет. Мёртвые с того света не возвращаются. Не в силах я помочь беде твоей.
— Не верю! — заголосила девушка. — Недаром тебя Владычицей нарекли! Недаром люди алтайские зовут принцессой! Всё подвластно тебе: мир живых и мир мёртвых — мудрые камы сказывают! Лишь тебе под силу горю моему помочь, жениха из подземного царства вызволить.
Умоляю тебя, заклинаю: спустись ты во владения Эрлика, попроси за меня владыку Алтая подземного! Пускай он жениха ненаглядного сироте вернёт! Не то в бурных водах горной реки погибну я! Утоплюсь — никто не помянет!
Нахмурилась Кадын, помрачнела и спрашивает:
— Как имя твоё, горемычная?
— Ачичук зовут меня, — потупила очи долу девица.
— Не горюй, Ачичук. Помогу я тебе!
— Ты что, хозяйка?! — пятнистый Ворчун зарычал ропотливо. — Недосуг нам сиротам пособлять, поважней есть задание! С Дельбегенем стопудовым сражаться нам предстоит! Да и не по пути подземное царство Эрлика!
— Молчи! — точно молниями, сверкнула глазами девочка. — Ты снаружи подстилка, внутри потроха! Мал ещё мне советовать!
Молвила так Кадын и коня на закат алый — к подземному царству мёртвых — поворотила. Мускул единый на лице её не дрогнул, волос на голове не задрожал.
— Да пребудет с тобой сила гор, земли и воды! — вслед ей алтайцы кричали. Печальными взорами люди в подземный мир Кадын провожали.
Ачичук одна алых уст не раскрыла, слова доброго вдогонку принцессе не молвила.

Долго ли, коротко ли, добралась Кадын до горизонта линии, что на далёком багряном западе. Глядит девочка: там, где небесный свод с землёй соединяется, чёрный тополь семиколенный стоит без коры, с листвою, как зола, серою. Корни его в нижний мир упираются, ветви третьего неба касаются, ствол в десять обхватов. Сердце Кадын будто иголкой прокололось, по коже мороз пробежал.
Подъехала она ближе к тополю, спешилась, щель узкую, словно дождевым червём оставленную, разглядела в коре земной.
— Что за невидаль, хозяйка? — пятнистый Ворчун ощерился.
— В мир загробный вход — врата в царство Эрлика, — Кадын отвечала. — Лишь после смерти люди попадают туда, чтобы прежней жизнью на чёрном Алтае зажить. Скот пасти, кумыс пить, курут есть, на подземных зверей охотиться. Потому-то алтайцы покойников в царство мёртвых, как в дальний поход, снаряжают. Коней и верблюдов забивают, сломанные украшения, оружие и утварь в могилу кладут. Оживают в нижнем мире животные убитые, добро и скарб попранные вновь целыми делаются.
Сказала так принцесса, Очы-Дьерена стреножила, рысёнка дохой [Шуба из шкур мехом и внутрь и наружу] медвежьей укрыла и в щель беспросветную прыгнула.
Едва ноги земли коснулись, завыло всё кругом, завизжало, заохало. Огляделась Кадын, ничего не увидела: солнце с луной на чёрном Алтае тускло-серые. Полумрак вокруг непроглядный стоит, а в нём семь пар красных глаз светятся. То семь мёртвых песельниц косматых, нечёсаных за ворот собольего кафтана Кадын ухватили и тянут со стонами нечеловечьими:
— Зачем ты в наш мир провалилась, треклятая? Мы очи твои выцарапаем, печёнку разорвём! Живой тебе здесь не жить, мёртвой не гнить!
Не испугалась принцесса сметливая, а в самую пору о подарке старухи Тырко-Чач вспомнила. Вынула она из рукава халата семь гребней с длинными зубьями и песельницам бросила. Тотчас они на землю холодную кинулись, космы лохматые расчёсывать принялись, а Кадын у них спрашивает:
— Где Диту — жених сироты Ачичук живёт, не знаете?
— Слыхом о таком не слыхивали, видом не видывали, — песельницы ей ответствуют. — Спустись-ка ты на второй слой мира подземного, что за болотами обширными, может, там о Диту ведают.
Перебралась Кадын через болота зловонные, вдруг снова слышит вопли, стоны, визжание! То семь рабынь умерших в одеждах ветхих за Кадын гонятся, подол кафтана собольего схватить пытаются.
— О-о-о! У-у-у! — заунывно воют. — Живую тебя умертвим, мёртвую тебя затопчем! Зачем тревожишь нас, мучаешь своим бестелесным присутствием?
Подняла Кадын воротник, увидали рабыни семь иголок с нитками, что Тырко-Чач подарила, схватили их и наземь опустились тотчас. Смолкли рабыни, прорехи на ветхой одежде зашивать принялись.
— Знаете вы, где Диту с круглым камнем на шее живёт? — принцесса их спрашивает.
— Знать не знаем, ведать не ведаем, уважаемая, — рабыни почтительно молвили. — Опустись ты на третий слой мира низшего, что за солёным озером из человеческих слёз лежит. Может, там Диту знают.
Только переправилась Кадын через солёное озеро, как дорогу ей семь шелудивых верблюдов преградили:
— Наша шерсть лезет, наши бока чешутся. Станем мы об тебя чесаться, станем тереться об тебя, пока старая шерсть не вылезет, пока новая шерсть не вырастет.
Тут вынула Кадын из кос семь шпилек с яшмовыми головками и наземь швырнула. Ударились шпильки о камни чёрные и в столбы из яшмы превратились. Начали верблюды о столбы тереться-чесаться, а Кадын у них спрашивает:
— Слыхали вы о Диту, Караты-каана сына утопшего? С круглым камнем на шее он в реку бросился.
— Не слыхали, уважаемая, — верблюды ей отвечают. — Но коли сам себя Диту жизни лишил, то ищи его в красном озере на слое четвёртом. Из крови убитых, самоубийц и смертельно раненных сотворено то озеро кроваво-красное.
Послушалась Кадын верблюдов, спустилась ниже и к берегу пурпурного озера вышла. Много людей в озере том сидело, алыми слезами истекало безмолвно. Пригляделась Кадын — не видно Диту. Кликнула его — не отозвался Диту.
Приуныла девочка, пригорюнилась. Видит на земле камень пегий с золотыми прожилками. Села она на камень и тут же о мёртвом хане вспомнила. У бездонного озера с мостом из одного конского волоса в вечном полумраке живёт он. Уж кто-кто, а хан подсобит ей, поможет!

Спустилась она на пятый слой мира нижнего. Глядь — и вправду озеро чёрное, необъятное под землёю раскинулось. Тонкий мост из конского волоса над ним коромыслом висит. А на берегу, у костра, мёртвый хан сидит, густую араку из золотой чочойки пьёт.
— Здравствуй, Кадын-спасительница! — хан приветствовал девочку.
— Здравствуй, уважаемый! Как живёшь ты здесь? Как можешь?
— С тех самых пор, как освободила ты меня от гнёта джунгарского золота, вольготно живу в царстве Эрлика, — мёртвый хан молвил неспешно. — Всё тут есть: богатство и счастье, наслаждение и страдание, веселье и слёзы, пение и музыка. Праведника Эрлик-хан всем тем, что ему при жизни нравилось, одаряет, занятие любимое даёт. Но коли нарушал человек законы, клятвы не держал, богов и предков не почитал, старших не уважал, младших не опекал — душу его закуёт Эрлик в цепи железные.
Живут люди усопшие здесь, пока о них живые помнят. Коли вспоминают потомки имена отцов своих, асы — праздники поминальные — в их честь устраивают, то и местные жители яства вкушают, хлебно живут. Но лишь наступит забвение, обитатель подземный в бесплотную тень превращается, а после и вовсе исчезает. Отведай-ка ты араки моей с дороги, — мёртвый хан предложил Кадын.
— Спасибо, — головой вежливо девочка покачала. — Долго ты под землёй живёшь, уважаемый, всё видел, всё знаешь. А не слыхал ли ты о Диту несчастном, женихе сироты Ачичук безутешной?
— Мир наш подземный велик — из девяти слоев составлен. Есть в нём луна и солнце тусклые, есть болота обширные. Есть озёра, людскими слезами и кровью убитых наполненные. Озеро есть бездонное, чёрное, с мостом из одного волоса конского. Перейдёшь тот мост — среди умерших предков окажешься. Но нет среди нас Диту и никогда не было.
— Как же так? — Кадын хану мёртвому не поверила.
— Обманула тебя Ачичук, не сирота она, а ведьма Кучича зловредная. По приказу Кара-кама злобного обернулась она девицей и тебя, сердцем чистую, одурачила. Заманила в царство Эрлика, чтобы под землёй ты навеки сгинула. Нет тебе, живой, пути-дороги обратно! Лишь шаманам с их бубнами кожаными под силу меж мирами путешествовать.
— Неужели и вправду нет выхода? — тихо Кадын спросила.
— Поймёшь всё сама, коли притчу старую выслушаешь, — мёртвый хан сказал. — Давным-давно были все люди бессмертными. Рождались у них новые дети, внуки и правнуки. Скоро заполонили люди весь мир. Старились они, дряхлели, теряли слух и зрение, но жизнь не покидала их, а становилась мучением. Съели они всю траву и зверей, все реки выпили. Стали думать тогда люди, что делать, но не могли найти выхода. Тогда предложил мудрый ворон в средний мир смерть позвать. Согласились с ним люди, и улетел ворон далеко на запад и проник в подземное царство. Попросил он Эрлика людям смерть даровать. Выпустил подземный бог из дворца духа смерти, подхватил его чёрный ворон и принёс в средний мир. Так к людям смерть пришла. А ворон и потомки его получили от Эрлика дар — триста лет жить и умершей плотью питаться.
Справедлива была смерть. Через равные сроки к людям она приходила, знали они теперь, сколько лет им отпущено. И тогда жизнь вновь превратилась в мучение — дня смерти ожидание. В мир пришли злоба и зависть, вражда и насилие. Взмолились люди, и дошла их мольба до самого Ульгеня. И решил он, что сам будет отмерять срок живущим и никто не будет знать, когда прервётся алая нить его жизни.
С тех самых пор стала смерть к людям приходить неожиданно, и закрыть двери перед ней никому недозволительно, — окончил притчу мёртвый хан и смолк.
— Выходит, я саму смерть обманула?
— Выходит, так. Не по нраву твой поступок самовольный придётся Эрлику. Не выпустит он тебя в средний мир подобру-поздорову. Восвояси живьём не отпустит.
— Как же быть?
— Ступай-ка ты прямиком к Эрлик-хану, на чёрно-лысом быке ездящему. Всё ему без обиняков поведай. Строг владыка подземного мира, но справедлив. Авось смилостивится! Живёт он на девятом слое, во дворце из грязи и железа синего, на берегу реки Тойбодым, что людскими слезами наполнена. Стерегут его чудовища — дьутпа. Охраняют караульные — эльчи — с баграми наперевес.
Послушалась Кадын мудрого хана мёртвого, опустилась она в самый низ — на девятый слой мира подземного. Ко дворцу из чёрной грязи и синего железа вышла. Лишь сделала шаг к нему, чудовища жуткие, саблезубые на неё бросились, эльчи с баграми острыми наперерез кинулись.
Выхватила бесстрашная Кадын мечи семидесятигранные, но слышит вдруг вой громогласный, рокочущий:
— Не троньте волоса её единого!
Подняла Кадын голову и видит: великан пред ней исполинский на семи чёрных бобрах сидит — сам Эрлик-хан тривеликий! Громадный, как Белуха-гора, меж глаз его тридцать овечьих отар ляжет, на плечи тридцать табунов встанут. Глаза и брови у него как сажа чёрные, борода раздвоенная до колен тянется. Усы подобны клыкам, что, закручиваясь, за уши закидываются. Волосы густые, кудрявые до плеч спускаются. В семь медвежьих шкур Эрлик-хан одет. На опоясье меч зелёным железом блестит, луновидный топор сверкает, в руке чаша из человечьего черепа.
Не испугалась Кадын, не обомлела. Лишь почтительно голову пред владыкой подземным склонила:
— Приветствую тебя, высший правитель царства мёртвых!
Эрлик-хан ответно её не приветствовал, только брови сурово свёл:
— Как ты, человек с живой душою и кровяной плотью, в мой мир проникнуть осмелилась? Как нарушить закон жизни и смерти посмела, дерзновенная? Кто тебя Эрлика достославного обмануть надоумил, продерзкая?
Не дрогнула девочка, не оробела от блеска очей сверкающих, уст, гневом обезображенных.
— Никто, о владыка нижнего мира! — Кадын спокойно отвечала Эрлику. — Винить мне некого. Своевольно я вторглась в твои владения, самой и нести наказание. В твоей власти казнить меня, справедливейший. От твоей руки любую кару приму беспрекословно я!
Пристальным взглядом глаз бездонных Эрлик-хан с головы до пят смерил девочку. Не отвела глаз Кадын смелая. Гигантским пальцем чёрным Эрлик-хан поманил к себе девочку. Не испугалась Кадын, подошла безропотно. Раскрыл уста великанские Эрлик-хан, дунул на девочку раскалённым дыханием. Будто пламя пожара лизнуло её, но не убоялась Кадын, не сбежала — на месте стоит как вкопанная.
— От взора моего ни единый трус не скроется, — пророкотал Эрлик-хан. — Слуха моего ни одна речь лживая не обманет. Всё вижу, всё слышу, знаю всё. Богатыри при виде меня ум теряют, без памяти бегут. Алыпы, от меня убегая, семьдесят гор пятками в пыль истолкут, море с семьюдесятью заливами ногами в грязь истопчут. У силачей печень от страха обрывается, круглые сердца лопаются. Впервые вижу пред собой человека бесстрашного, отваги полного. Слышу правдивого человека, чистосердечного. Знаю, стоит предо мной хана Алтая дочь. На роду её многие подвиги великие написаны. Не прошла ты, Кадын, путь земной до конца, не окончила. Ступай туда, откуда пришла, — с миром тебя отпускаю. Ступай, но вечно помни, что жизнью своей адаму Эрлику — повелителю тьмы — ты обязана!
— От века до века великодушие твоё помнить буду, — Эрлик-хану Кадын земной поклон отвесила.
— А Кучиче, что против меня пойти осмелилась, привет шли подземный. Летать ей отныне над болотами смрадными сорокой чёрно-белой, — промолвил так Эрлик-хан и обернулся семиколенным тополем без коры, с листвою, как зола, серою.