Гадкий утенок

Страница 1 из 2

Гадкий утенок (сказка)

Хорошо было за городом! Стояло лето, рожь уже по­желтела, овсы зеленели, сено было сметано в сто­га. За полями и лугами тянулись большие леса с глубокими озерами в самой чаще. Да, хорошо бы­ло за городом! На солнечном припеке раскинулась старая усадьба, окруженная глубокими канавами с водой; от самой ограды вплоть до воды рос лопух, да такой большой, что ма­ленькие ребятишки могли стоять под самыми крупными из его листьев во весь рост. В чаще лопуха было так же глухо и дико, как в густом лесу, и вот там-то сидела на яйцах утка. Сидела она уже давно, и ей порядком надоело это сидение, ее мало навещали: другим уткам больше нравилось плавать по канавкам, чем сидеть в лопухе да крякать с нею. Наконец яичные скорлупки затрещали. «Пи! пи!» — послы­шалось из них: яичные желтки ожили и повысунули из скор­лупок носики.
—  Живо! живо! — закрякала утка, и утята заторопились, кое-как выкарабкались и начали озираться кругом.
— Как мир велик! — сказали утята.
Еще бы! Тут было куда просторнее, чем в скорлупе.
— А вы думаете, что тут и весь мир? — сказала мать. — Нет! Он тянется далеко-далеко, туда, за сад, к полю священника, но там я отроду не бывала!.. Ну все, что ли, вы тут? — И она встала. — Ах нет, не все! Самое большое яйцо целехонько! Да скоро ли этому будет конец! Право, мне уже надоело.
И она уселась опять.
— Ну, как дела? — заглянула к ней старая утка.
— Да вот, еще одно яйцо остается! — сказала молодая утка. -Сижу, сижу, а все толку нет! Но посмотри-ка на других! Про­сто прелесть! Ужасно похожи на отца! А он-то, негодный, и не навестил меня ни разу!
— Постой-ка, я взгляну на яйцо! — сказала старая утка. -Может статься, это индюшачье яйцо! Меня тоже надули раз! Ну и маялась же я, как вывела индюшат! Они ведь страсть как боятся воды; уж я и крякала, и звала, и толка­ла их в воду — не идут да и все! Дай мне взглянуть на яйцо! Ну, так и есть! Индюшачье! Брось-ка его да ступай учи дру­гих плавать!
— Посижу уж еще! — сказала молодая утка. — Сидела столь­ко, что можно посидеть и еще немножко.
Наконец затрещала скорлупа и самого большого яйца. «Пи! пи-и!» — и оттуда вывалился огромный некрасивый пте­нец. Утка оглядела его.
— Ужасно велик! — сказала она. — И совсем не похож на ос­тальных! Неужели это индюшонок? Ну да в воде-то он у меня побывает, хоть бы мне пришлось столкнуть его туда силой!
На другой день погода стояла чудесная, зеленый лопух весь был залит солнцем. Утка со всею своею семьей отправи­лась к канаве. Бултых! — И утка очутилась в воде.
— За мной! Живо! — позвала она утят, и те один за другим тоже бултыхнулись в воду. Сначала вода покрыла их с головками, но затем они вы­нырнули и поплыли так, что любо глядеть. Лапки у всех работали без устали, и некрасивый серый утенок не отста­вал от других.
— Какой же это индюшонок? — сказала утка. — Ишь как слав­но гребет лапками, как прямо держится! Нет, это мой собствен­ный сын! Да он вовсе и недурен, если посмотреть на него хоро­шенько! Ну, живо, живо, за мной! Я сейчас введу вас в общество -мы отправимся на птичий двор. Но держитесь ко мне поближе, чтобы кто-нибудь не наступил на вас, да берегитесь кошек!
Скоро добрались и до птичьего двора. Батюшки! Что тут был за шум и гам! Две семьи дрались из-за одной угриной го­ловки, и в конце концов она досталась кошке.
— Вот как идут дела на белом свете! — сказала утка и облиз­нула язычком клюв — ей тоже хотелось отведать угриной го­ловки. — Ну, ну, шевелите лапками! — сказала она утятам. -Крякните и поклонитесь вон той старой утке! Она здесь знат­нее всех! Она испанской породы и потому такая жирная. Ви­дите, у нее на лапке красный лоскуток? Как красиво! Это знак высшего отличия, какого только
может удостоиться утка. Люди да­ют этим понять, что не желают по­терять ее; по этому лоскутку ее узнают и люди и животные. Ну, живо! Да не держите лапки вмес­те! Благовоспитанный утенок должен держать лапки врозь и выворачивать их наружу, как па­паша с мамашей! Вот так! Кла­няйтесь теперь и крякайте!
Утята так и сделали; но другие утки оглядывали их и громко го­ворили:
— Ну вот, еще целая орава! Точно нас мало было! А этот-то какой бе­зобразный! Его уж мы не потерпим!
И сейчас же одна утка подско­чила и клюнула его в шею. — Оставьте его! — сказала утка-мать. — Он ведь вам ничего не сделал!
—  Это верно, но он такой большой и странный! — отвечала забияка. — Ему надо задать хорошую трепку!
—  Славные у тебя детки! — сказала старая утка с красным лоскутком на лапке. — Все очень милы, кроме вот этого… Этот не удался! Хорошо бы его переделать!
— Никак нельзя, ваша милость! — ответила утка-мать. — Он некрасив, но у него доброе сердце, и плавает он не хуже, смею даже сказать — лучше других. Я думаю, что он вырас­тет, похорошеет или станет со временем поменьше. Он зале­жался в яйце, оттого и не совсем удался. — И она повела но­сиком по перышкам большого утенка. Кроме того, он селезень, а селезню красота не так ведь нужна. Я думаю, он возмужает и пробьет себе дорогу!
— Остальные утята очень-очень милы! — повторила старая утка. — Ну, будьте же как дома, а найдете угриную головку, можете принести ее мне.
Вот они и стали вести себя как дома. Только бедного утен­ка, который вылупился позже всех и был такой безобраз­ный, клевали, толкали и осыпали насмешками решительно все — и утки и куры.
— Он больно велик! — говорили все, а индейский петух, ко­торый родился со шпорами на ногах и потому воображал се­бя императором, надулся, словно корабль на всех парусах, подлетел к утенку, поглядел на него и пресердито залопотал; гребешок у него так весь и налился кровью. Бедный утенок просто не знал, что ему делать, как быть. И надо же ему бы­ло уродиться таким безобразным, чтобы сделаться посмеши­щем для всего птичьего двора!
Так прошел первый день, затем стало еще хуже. Все гнали бедняжку, даже братья и сестры сердито говорили ему:
— Хоть бы кошка утащила тебя, несносного урода! А мать прибавляла:
— Глаза бы мои на тебя не глядели!
Утки клевали его, куры щипали, а девушка, которая дава­ла птицам корм, толкала ногою. Не выдержал утенок, перебежал двор и — через изгородь! «Они испугались меня, такой я безобразный!» — подумал
утенок и пустился наутек, сам не зная куда. Бежал-бежал,
пока не очутился в болоте, где жили дикие утки. Усталый и
печальный, он просидел тут всю ночь.
Утром утки вылетели из гнезда и увидали нового товарища.
— Ты кто такой? — спросили они, а утенок вертелся, раскла­нивался на все стороны, как умел.
— Ты пребезобразный! — сказали дикие утки. — Но нам до этого нет дела, только не думай породниться с нами!
Бедняжка! Где уж ему было думать об этом! Лишь бы поз­волили ему посидеть в камышах да попить болотной водицы.

Два дня провел он в болоте, на третий явились два диких гусака. Они недавно вылупились из яиц и потому выступали очень гордо.
— Слушай, дружище! — сказали они. — Ты такой урод, что, право, нравишься нам! Хочешь летать с нами и быть вольной птицей? Недалеко отсюда, в другом болоте, живут пре-миленькие дикие гусыни-барышни. Ты такой урод, чего доб­рого, будешь иметь у них большой успех!
«Пиф! паф!» — раздалось вдруг над болотом, и оба гусака упали в камыши мертвыми. «Паф! паф!» — раздалось опять, и из камышей поднялась целая стая диких гусей. Охотники оцепили болото со всех сторон. По болоту шлепали охотничьи собаки. Бедный утенок от страха хотел было спрятать голову под крыло, как глядь — перед ним охотничья собака с высуну­тым языком и сверкающими злыми глазами. Она приблизила к утенку свою пасть, оскалила зубы и побежала дальше.— Слава богу! — перевел дух утенок. — Слава богу! Я так бе­зобразен, что даже собаке противно укусить меня!
Пальба стихла только к вечеру, но утенок долго еще боялся по­шевелиться. Прошло несколько часов, пока он осмелился встать, оглядеться и пуститься бежать дальше по полям и лугам. Дул такой сильный ветер, что утенок еле-еле мог двигаться.
К ночи он добежал до бедной избушки. Избушка так обвет­шала, что готова была упасть, да не знала, на какой бок, по­тому и держалась. Ветер так и подхватывал утенка — того и гляди, унесет! — приходилось упираться в землю хвостом!
Надвигался ураган; что было делать бедняжке? К счастью, он заметил, что дверь избушки соскочила с одной петли и ви­сит совсем криво; можно было свободно проскользнуть через эту щель. Так он и сделал.