Домовёнок Кузька
Страница 5 из 12
Домовёнок Кузька (повесть-сказка)
Зимой у Бабы-Яги
Жил маленький домовёнок у Бабы-Яги всю зиму. Непогода, вихри, стужа, сам Дед Мороз стороной обходили круглую поляну. Не хотели, наверно, связываться с Ягой. Кузька всё ждал: вот-вот загудит в трубе злая тётка Вьюга, свирепый дядька Буран распахнёт дверь, швырнёт в избу пригоршню снега, Дед Мороз застучит, заскребётся в избу ледяными пальцами.
Но Вьюга ни разу не свистнула в трубу. Буран не подлетал к крыльцу. Метель с дочкой Метелицей гуляли на других полянах. И когда Яги не было дома, Кузька бежал туда, ловил снежинки, лепил снежки и кидал ими в толстого кота. Но не попал ни разу.
Кот лениво протягивал лапу и на лету ловко хватал снежок, будто белую мышку.
Чуть Яга увидит Кузьку за окном, сразу закричит:
— Ах, дитятко озябнет, замёрзнет, простудится, ознобит ручки-ножки, щёчки-ушки, отморозит носик! — и тащит его в дом, отогревает на печи, отпаивает горяченьким.
Поначалу Кузька удирал, спорил:
— Что ты, Бабушка-Яга! Это ты не молоденькая, тебе и прохладно. А мне в самый раз!
Но зима долгая. Кузька понемножку научился бояться даже слабого ветерка, лёгкого морозца. Сидел на тёплой печи или за столом, за расписной скатертью. А Баба-Яга готовила ему яства одно другого слаще и вкуснее.
Вот только скука. Делать Кузьке нечего. А бездельный домовой — разве домовой? Но Баба-Яга объяснила, что ежели печка печёт, варит, парит и жарит, то кому-то кушать всё это надобно, чтобы добру не пропадать, печь не обижать, и, значит, дел у Кузьки по горло. Вот он и занялся делом — ел до отвала.
Очень скучал домовёнок по друзьям: по Афоньке, Адоньке, Сюру, Вуколочке… Хоть бы во сне чаще снились, что ли! Но Яга что ни день, а особенно длинными зимними вечерами, шептала-нашёптывала, плела сплетни, будто чёрную паутину. Плохие, мол, у Кузеньки дружки, позабыли его, позабросили. Искать его не ищут, спрашивать о нём не спрашивают, никому-то он не нужен: как счастье, то вместе, а как беда — врозь.
Ругала она и новых Кузькиных друзей, леших. Спят в берлоге, как собаки на сене. Кузенькино сокровище присвоили. Зимой волшебный сундук им вовсе ни к чему, а отдать не отдали, себе припрятали чужое добро.
Кузька слушал-слушал — да от нечего делать и поверил. И как не поверить? Он ведь всего-навсего маленький глупый домовёнок, шесть веков ему, седьмой пошёл. А Бабе-Яге столько веков, что и сама не помнит, со счёту сбилась.
Сидит Кузька за полным столом. Бабу-Ягу слушает, себя жалеет, друзей поругивает.
Бабёныш-Ягёныш
В ту зиму Лешику и деду Диадоху снились неспокойные сны. Старый леший всю зиму видел во сне топор. А его внуку снились серые избушки на курьих ножках, гонявшиеся за ним по всему лесу. Одна всё-таки сцапала его огромными птичьими лапами и сказала: «А не пора ли вставать?»
Лешик поскорее вылез из короба. Дед Диадох ещё крепко спал.
Была ранняя весна. Остатки снега белели на чёрной земле.
Лешонок выбрался из берлоги, отряхнулся от приставших к нему в коробе сухих листьев — и бегом к другу.
«Ох, цел ли, жив ли? Этакий маленький породистый домовёночек, ему б расти-цвести!»- думал Лешик, мчавшийся по весенним ручьям и лужам, мокрый, как лягушонок.
Пряничный дом сиял на поляне, как весенний цветок. Лешик скорее заглянул в окно и глазам своим не поверил, ни левому, ни правому. В кровати, укрытый всеми одеялами, на всех перинах и подушках спал Кузька. В ногах у него дремал кот. А у кровати, на полу, — половиком укрывшись, Кузькины лапти под головой — храпела Яга.
Лешик сел на крыльцо. Солнце глядело на него тёплым взором. Лешонок обсох. Его зелёная шкурка снова стала пушистой. А он всё сидел и думал. Может, всё-таки и у домовых бывает зимняя спячка? Но, услышав голоса в доме, заглянул в дверь. Кузька сидел за столом и распоряжался:
— Не так, Баба-Яга, и не эдак! Я что сказал? Хочу пирогов с творогом! А ты ватрушек напекла. У пирогов творог где? Внутри. А у ватрушек? Сверху. Ешь теперь сама!
— Дитятко моё! Пирогов-то я с морковкой тебе напекла. А ватрушечки румяненькие, душистенькие, сами в рот просятся!
— В твой рот просятся, ты и ешь! — грубо отвечал Кузька. — Одно дитятко, и того накормить толком не можешь. Эх ты, Баба-Яга — костяная нога!
— Чадушко моё бриллиантовое! Покушай, сделай милость! — уговаривала Яга, поливая мёдом гору ватрушек. — Горяченькие, свеженькие, с пылу, с жару!
— Не хочу и не буду! — пробурчал Кузька. — Вот помру у тебя с голоду, тогда узнаешь!
— Ой-ой, голубчик мой золотенький! Прости меня, глупую бабу, не угодила! Может, петушка хочешь леденцового, на палочке?
— Петушка хочу! — смилостивился Кузька.
Баба-Яга побежала из избы, и так торопилась, что не заметила Лешика, прищемила его дверью и полезла на крышу снимать леденцового петуха (он был вместо флюгера).