Домовенок Кузька-10: Как Кузька домовят помирил

Страница 3 из 5

Как Кузька домовят помирил (сказка)

Глава 4. Живая печка

Пробежав по дорожке, Кузька вдруг оказался рядом с большущей норой. А в глубине была дверь деревянная, крепкая.
— А где же деревня? Может, я не дошел? — удивился домовенок.
Побежал Кузька вперед — а там лес непроходимый, непролазный. В такие дебри и зайдешь, так сразу пропадешь. Кинулся назад — а нет уже девочек-снежинок, улетели, исчезли.
Где теперь искать путь-дорогу? Стоит Кузька, по сторонам глядит, а куда податься и не знает. Бестолковые снежинки-смешинки совсем не туда, куда надо, Кузьку завели.
Кто в такой пещере жить будет? Человек не поселится — это же не домик. И не избушка, пусть даже и на курьих ножках. Так что и Бабе Яге делать тут нечего. Но и медведь в такой берлоге не спит — уж больно большая. А больше медведя никого в лесу домовенок и не знал. Разве что только леший, может быть, отец маленького Лешонка. Он-то большим может становиться.
А мороз все крепчает, воздух холодает. Вот-вот пурга да метель пожалуют. Все следы заметут, снегом ослепят, дорогу преградят. Что делать маленькому домовенку? Ничего Кузьке не осталось, как только нырять прямо в эту нору. Раз уж снежинки говорят, что там огонь да печка, хоть обогреться можно будет.
Подошел домовенок к двери, постучался кулачками замерзшими. Никто не открывает.
Стучал-стучал, аж устал. А стоять на морозе холодно, до костей пробирает. Повернулся тогда Кузька спиной к двери, да как принялся в нее пятками колотить! Пусть что угодно хозяева делают, только бы пустили погреться у огонька. Недолго домовенок настукивал — после третьего удара дверь заскрипела и приоткрылась. Не намного, но домовенку как раз чтобы пролезть. Не запер, видимо, хозяин свое жилище.
Нырнул Кузька в пещеру, огляделся — а там кто-то точно живет-поживает, добро наживает. Сперва только темно домовенку показалось. А как только глаза к полумраку привыкли, разглядел он большой коридор. Тапочки там домашние стоят. Большие-пребольшие. Кузька бы в таком тапочке речку переплыть смог.
Рядом на гвоздиках три шляпы висят. Шляпы нарядные, парадные. Одна бы упала, Кузьку целиком спрятала, накрыла и следа бы не осталось. Как в домике в ней домовенок может жить. Стул деревянный большущий стоит. Вот и все, что Кузька в прихожей разглядеть смог. И непонятно домовенку — раз одни тапочки, но три шляпы, то, значит, здесь один хозяин, который тапочки обувает, а шляпы все время меняет? Или же три хозяина-великана. У каждого своя шляпа, но только одни на всех тапочки и один стул. Загадка!
Кузька-то заскочил в нору, от ветра-холода укрылся, но про вежливость не забыл. Во весь голос домовенок кричит:
— Хозяева дорогие, здравствуйте! Гостя принимать, привечать извольте!
Кричал он так, а никто навстречу не вышел, не встретил. Что это значит? Вроде бы и должен кто-то быть — в норе тепло, чем-то вкусненьким пахнет. Но откликаться никто не откликается. Примолк тогда Кузька, решил дальше идти.
Следующая дверь тоже приоткрыта оказалась. Вошел домовенок и очутился на кухне. Очаг большой, над ним котел, а в котле что-то варилось. Ох и большущий котел! Домовенок бы в нем как в озере плавать смог бы.
Смотрит Кузька на это чудо чудное, дивится. А тут вдруг все кругом загудело, зашумело, как будто ветер сильный поднялся, буран закружился. Испугался Кузька, а шум все ближе и ближе. Дверь входная со стуком сама распахнулась, настежь открылась. Огонь под котлом сильнее загорелся, в котле что-то забурлило, зашумело. А от входной двери голоса громкие Кузьке послышались.
Ох и испугался домовенок! По кухне заметался, забегал. Хотел было за поварешку большую спрятаться — а весь не умещается. Нога или рука остаются на полу. Под половицу — не залезет. Под столом его видно, под стулом еще лучше разглядеть можно.
Забежал тогда домовенок за дверь и очутился в комнате. Спят там, видимо, хозяева. Забился Кузька под кровать, а сквозь открытую дверь на кухню смотрит — что-то будет? Кто пришел?
Только домовенок скрылся, как дверь на кухню с громким стуком отворилась, и вошло страшное чудище.
Посмотрел Кузька, и в глазах у него потемнело. Большущее, зеленое. Длинный хвост за ним волочится, как за настоящей змеей. На двух лапах стоит, в тапки домашние обутый, двумя лапами к котлу тянется. На спине крылья кожистые сложены, только перьев не хватает, а то совсем бы как птичьи. На чудище этом ужасном, громадном, жилеточка надета нарядная, атласная. С золотою каймою, бирюзовыми каменьями отделанная. Поясок шелковый, золотом расшитый-вышитый. Загляденье просто.
А голова-то у чудища не одна! Целых три у него головы! Вспомнил Кузька, что в сказках, которые дед Папила и Скалдыр ему рассказывали, такое чудище Змеем Го-рынычем величали. Только вот не чаял, не гадал маленький домовенок, что когда-нибудь и ему придется такое страшилище увидеть, в его логове оказаться. Даже дышать Кузька боится, лежит под кроватью и трясется.
А Змей Горыныч на кухню вошел, в котле ложкой помешал, правая голова, в желтой шляпе, попробовала. Левая голова в красной шляпе тут же возмутилась:
— Ты чего ешь, а нам не даешь? Опять поперек всех торопишься?
Тут первая голова в желтой шляпе вдруг завертелась, закрутилась. Ноздрями воздух втягивает, глазами по сторонам поглядывает, что-то выискивает:
— Чую я, чую человечий дух. Кто к нам незван-неждан явился? Кто потревожить решился?
Третья голова в красной шляпе тоже воздух втягивает, переговаривается с первой:
— Ох есть, есть тут дух! Только вот не человеческий, а другой какой-то.
— Почему это другой? — рассердилась первая голова. — Я говорю человеческий, значит, человеческий. Сейчас мы его найдем и съедим!
И так уж голова страшно челюстями клацнула, зубами щелкнула, что Кузька под кроватью чуть под пол не провалился. Жаль только, что проваливаться дальше было некуда — итак под землей, в норе находился.
А головы все принюхивались. Даже средняя голова, которая до этого все время спала, прикрыв глаза, проснулась и принюхалась. А затем, широко зевнув, сказала:
— Да почудилось вам все. Над деревнями налетались, человечьим духом надышались, вот и напридумывали. Нет у нас никого здесь и быть не может. Давайте-ка лучше поскорее поедим, да спать завалимся.
Первая и вторая голова нюхать прекратили, друг на друга поворчали, а затем есть кинулись. Двумя лапами половник ухватил Змей Горыныч. Правой лапой варево в рот у правой головы отправляет, левой лапой в рот у левой головы. Затем сразу двумя лапами один половник в рот своей средней голове запихивает. А третья голова все время старается себе что-нибудь перехватить, отнять у средней головы. А та все также сонно помалкивает, не возмущается.
А первая и третья голова переругиваются.
Кузька же под кроватью сидит ни жив ни мертв. Смотрит, с каким аппетитом Змей Горыныч ужинает. Представляет себе, как найдет сейчас его какая-нибудь голова, увидит и решит закусить маленьким пухленьким домовенком.
Кузька хоть и боялся, а все-таки подметил, что одна голова, которая посерединке, сонная все время. Ничего ей не надо, только бы поспать, а вот левая, третья голова поесть любит. Ну а первой, правой головы домовенок боялся больше всего. Ох и сердитая она была!
Тут Змей Горыныч котел свой опустошил, а из коридора целый мешок притащил. Третья голова тут же так громко слюнки глотать стала, зубами в предвкушении щелкать принялась. Кузька даже глаза закрыл. «Вот оно что! — думает. — Там, наверное, полным-полно маленьких упитанных домовят. А этот страшный-страшный Змей Горыныч сейчас как примется, словно плюшки, домовяток беспомощных трескать».
Кузька уши зажал, глаза закрыл — мученья домовят видеть не хочет. Но не слышно было ни страшных криков, ни плача. Лишь чмоканье и чавканье раздается. А запах! Кажется домовенку, что пахнет сладкими ватрушками, медовыми пряниками и вкусными плюшками.
Кузька один глазок открыл, потом другой. Смотрит — а Змей Горыныч из мешка достал коврижки, коржики, пироги сладкие, медово-ягодные плюшки-ватрушки, пышки, крендельки сахарные, лепешки, оладушки. Все свежее, мягкое, пышное. Полный мешок сладостей да лакомств! А коврижки еще сверху медом свежим поливает, плюшки вареньем намазывает и уплетает.
Кузька даже под кроватью привстал от удивления. Так вот чем страшный Змей Горыныч питается, вот чем он увлекается! Не маленькими домовятками, а сладкими печеньями! Вот что он, оказывается, из деревень похищает и к себе в нору тащит.
А Змей Горыныч опять сам с собою переругался. Первая голова правой лапой ухватила медовую плюшку. Плюшка большая, красивая, вкусная. Третья голова, которая больше всех ела, все к себе в рот тянула, тут же левой лапой эту же плюшку постаралась к себе утащить, в свой рот запихать. Чуть не подрались между собой две головы. Если бы средняя не вмешалась, не проснулась, да не успокоила неугомонных, неизвестно чем все бы и закончилось.
Поел Змей Горыныч. Смотрит домовенок — а-я-яй! Какое безобразие! На столе мусору осталось — видимо-невидимо. А чудище убирать ничего не собирается, даже не пытается. Думает Кузька, может быть, со Змеем какой местный домовенок прилетел? Может, он порядок и наведет?
Да только не показалось ни одного домовенка, никто убираться и не стал. Лишь Змей Горыныч подальше от стола отошел, все три пасти свои открыл, да как дыхнул, как огнем полыхнул — весь мусор и загорелся.
«Так вот про какую печку девочки-снежинки говорили! — догадался домовенок. — Действительно, как живая — как откроешь заслонку, так оттуда огонь и летит».
Тем временем хозяин норы, наведя таким образом порядок, завалился на пуховую перинку, под шелковое одеяло спать. Средняя голова тут же захрапела, засвистела. Через некоторое время прекратили переругиваться и две другие головы.
Домовенок хотел уж было вылезти да убежать, куда глаза глядят. Уж лучше ночью в глухом лесу, чем в этой страшной норе со страшным чудищем. Как вдруг почувствовал он, что постель над ним опять заколебалась. Проснулась, видимо, какая-то голова.
Кузька высунул голову из-под кровати и увидел, что третья голова Змея Горыныча, левая, та, которая поесть любит, поднялась уже на своей длинной шее и тихонько потянулась к оставшимся от ужина кренделям и плюшкам.
Две головы спят, похрапывают, а третья тем временем леденцами закусывает, плюшками и пряниками зажевывает. Кузька смотрит, дивится. Понять не может, как одним телом сразу три головы управляют?
Тем временем третья голова все плюшки доела, еле-еле дух перевела, да с размаху на перину плюхнулась. А две другие даже глаз не приоткрыли.
А вот домовенку не поздоровилось. Видимо, так много Змей Горыныч плюшек съел, что не на шутку отяжелел. Перина-то вместе с кроватью под ним и просела, домовенка придавила.
Кузька уж пыхтел, охал, а вылезти из-под кровати никак не мог: пухленький, упитанный — вот и не получается. Закручинился Кузька, запечалился над своей невеселой долей, да не заметил, как и уснул.
Вот и раздавалось в темноте и тишине пещеры похрапывание. Громкое — Змея Горыныча, а тихое, с присвистом — маленького домовенка. Так и ночь пролетела.