Амурские звероловы (Год из жизни Богатыревых)

Страница 13 из 16

Амурские звероловы (Год из жизни Богатыревых) (повесть)

Охотники вышли на маленькую поляну, посередине которой лежал срубленный несколько лет назад тополь. Выдолбленное вдоль ствола углубление заполняла соль. Изюбры обнаружили ее своим тонким чутьем и ходили к искусственному солонцу. Часть соли дождевая вода перенесла в почву, и звери поедали соленую землю, оголяя корни деревьев. На краю поляны в развилке сучьев ильма едва просматривалась сидьба. Сделанная из двух коротких, но широких плах, прочно прибитых к живому дереву, она хорошо и надежно прикрывалась густыми ветвями. Забраться на нее можно было по перекладинам, прикрепленным к стволу.
Постояв немного возле ильма, оглядевшись по сторонам, Иван Тимофеевич полез на свою засидку, а Матвей, не проронив ни слова, направился ко второму солонцу. Усевшись поудобнее, Иван Тимофеевич прислонился спиной к стволу дерева, рядом положил заряженный карабин. Легкий ветерок, приятно освежавший лицо, стих. Солнце, опустившееся за лес, еще освещало вершины высоких кедров, а густой кустарник, подступавший к солонцу, растворялся в вечерних сумерках. Затихло пение птиц, и лишь дрозд, сидя на сухой вершине ребристой березы, своей звонкой трелью оглашал засыпающий лес. К полуночи угасла вечерняя заря. На небе зажглись редкие тусклые звезды. Из-за потемневшей курчавой сопки выглянула луна. Заблестели увлажненные росой листья лабазника. Издали доносился монотонный рокот Подхоренка.
Чуткую дремоту охотника прервал треск сломанного копытом сучка. К солонцу шел изюбр. Даже привыкшее к охоте сердце старого зверолова забилось чаще. Он с напряжением стал всматриваться в белеющий ствол поваленного тополя. Вот возле него проплыла неслышно тень зверя, растворившись в густой темноте нависших ветвей. В томительном ожидании прошло несколько минут, прежде чем охотник услышал хруст растираемой на зубах земли, и у самого солонца снова обрисовался силуэт зверя. Вот он в тревоге вскинул голову. Луч луны высветил его большие подвижные уши, комолый лоб. «Самка», — разочарованно подумал охотник. Он не прочь был прогнать нежданную гостью, но этого делать нельзя: может, в нескольких метрах стоит неслышно подошедший бык. Надо ожидать, пока она сама уйдет. Пожалуй, ни в одном деле не требуется столь большого терпения, как в охоте! Вдоволь наевшись соленой земли, ланка исчезла беззвучно в зарослях.
Немного прошло времени с момента наступления ночи, а восточная часть неба уже начала приметно светлеть. Дремота снова стала одолевать охотника. Он то закрывал, то открывал глаза. Вокруг все дышало безмолвием. Вдруг будто незримая рука коснулась плеча зверобоя. Он широко раскрыл глаза и увидел стоящего на поляне пантача. Гордо поднятую голову изюбра украшали маленькие, словно обрезанные рога. Богатырев понимал, что бык внимательно рассматривает сидьбу, и стоит ему чуть шевельнуться, даже моргнуть глазом, как сторожкий зверь, фыркнув, исчезнет. Долго стоял в неподвижной позе изюбр, оцепенел и охотник. Его согнутая фигура сливалась с серым стволом дерева и была похожа на большой кап.
Наконец бык повернул голову и подошел к солонцу, но прежде чем попробовать излюбленное лакомство, несколько раз с шумом втянул в себя влажный воздух, принюхиваясь к лесным запахам, повертел в разные стороны головой, настораживая свои большие уши, и, не уловив ни в чем опасности, опустил голову и начал быстро лизать спрессованную соль. Охотник дал быку войти во вкус, выждал момент, когда он захватывал языком очередную порцию лакомства, и осторожно приложил к плечу карабин. Тщательно прицелившись, затаив дыхание, плавно нажал спусковой крючок.
В предутренней тишине как-то особо оглушительно прогрохотал выстрел. Сквозь легкую пелену порохового дыма Богатырев увидел, как вздрогнул изюбр, по-прежнему оставаясь на месте. «Неужто промахнулся?» — пронеслась тревожная мысль, но он тут же припомнил, что иногда удар пули парализует зверя, и это заставило его молниеносно перезарядить карабин и послать второй заряд в стоящего быка. И тут, в несколько больших прыжков, олень пересек поляну и скрылся за деревьями. Но охотник хорошо знал, что далеко он не ушел, и начал неторопливо слезать с сидьбы. Подойдя к месту, где только что стоял изюбр, Богатырев осмотрел землю. По обе стороны виднелись темные пятна крови. Охотник прошел по следу с полсотни шагов и увидел среди высокого страусопера лежащего рыжеватого быка. Прежде всего Иван Тимофеевич отделил у него голову, чтоб не повредить панты, и только после этого начал снимать шкуру.
Когда туша зверя была разделана, подошел Матвей. На его солонец пантачи не приходили, и он, услышав выстрелы отца, поспешил к нему на помощь. Бережно уложив в один из рюкзаков голову и наполнив другой мясом, охотники отправились в обратный путь. За оставшейся добычей они послали Степана и Кондрата, а сами приступили к варке пантов и засолке мяса.
Под чугуном Иван Тимофеевич развел костер. Затем аккуратно вырубил неокостенелые рога изюбра с кусочком лобовой кости, ловко обтянул черепную крышку лоскутом кожи, снятой с головы зверя. Теперь панты походили на трофейные рога, украшающие стены в домах охотников.
Глядя на голову изюбра, лишенную короны рогов, Матвей с ноткой сожаления в голосе сказал:
— Жаль смотреть. Каким красавцем был!
— Когда зверь без пользы людям пропадает, тогда жалеть надо. Ты вот на эту красотищу погляди, — Иван Тимофеевич высоко поднял панты. Тугие, налитые кровью, с едва наметившимися отростками рога были покрыты коротенькими серыми волосками, лоснились и поражали абсолютной симметрией.
— В Отечественную войну ранило меня под Курском. Помнишь, тогда я писал вам из госпиталя? Много в том лазарете солдат наших с перебитыми руками да ногами лежало. Подолгу бедняги маялись, а как стали им доктора пантокрин давать, враз кости срастаться начали. Не раз я тогда думал: может, и мои панты на лекарство пошли. Выходит, не зря бил изюбров.
Вода в котле закипела. «Ну, начнем». — С этими словами Иван Тимофеевич взялся за лобовую кость, обернутую кожей, и медленно опустил рога в кипяток. Подержав их так несколько минут, вынул, дал им остыть и снова погрузил в котел. Повторялось это много раз. Несложная технология варки пантов требовала предельного внимания и большого опыта. Чуть недоглядел — и мягкие панты могут лопнуть, а значит, обесцениться. Этого никак не хотел допустить варщик.
Матвей засолил в бочке изюбрятину, сварил суп, поджарил печенку, а Иван Тимофеевич все «колдовал» над пантами. Вернулся Степан со своим помощником. Вынести полностью добычу в один прием они не смогли: в быке оказалось не менее двухсот килограммов. После обильного обеда охотники растянулись на траве.
— Ну что, Иван, мы завтра опять пойдем за мясом? — лениво обратился Степан к брату. — Да и шкуру бы приволочь надо.
— Валяйте, а я доваривать панты останусь, заодно и табор постерегу.
— Теперь на твоем солонце, Иван, в этом году делать нечего: хоть и закопал ты потрох, а зверь долго кровь чует.
Приятно припекало солнце. В бездонно-синем небе медленно плыли редкие облака. Дремотная истома сковала тело. «И чего это люди в город тянутся: сутолока, пыль, шум. А тут простору столько, зелень кругом, дышать сладко!» — размышлял Степан. Матвей встал и начал собираться на солонец. Степан следил за его движениями. «Съездим-ка и мы с Кондратом на оморочках в конец залива, покараулим, может, какой бычок и выйдет», — решил он.
— Кондрат! — окликнул он племянника, намереваясь посвятить его в свои планы. Но парень не ответил. Он уже похрапывал в палатке.
Степан поднялся и направился к старой липе, под которой были припрятаны две легкие оморочки, сделанные из тонких кедровых досок. Найдя их на месте, он забрался в палатку, подвалился к Кондрату и быстро заснул.
Солнце уже клонилось к горизонту, когда две оморочки тихо отплыли от берега. Это охотники отправлялись караулить пантачей на заливе. Матвей ушел на свой солонец немного раньше. На таборе остался один Иван Тимофеевич. Он должен был основательно выспаться за ночь, чтобы к утру быть бодрым и полным сил. После ночной охоты, в случае удачи, зверобои могли привезти панты, и не одни. Ему тогда придется весь день их варить, и усталость может подвести.
Щучий залив вился между низкими дубовыми релками, вдаваясь на несколько километров в широколиственный лес долины Подхоренка. Вода в заливе имела коричневатый оттенок. Местами у берегов — мутная: по ночам здесь кормились олени, поедая нежный стрелолист и крахмалистые корневища кубышки.
У одной из отмелей, изрытой копытами изюбров, Кондрат решил остановиться и подождать своей удачи. Степан удалился в глубь залива. Заплыв на оморочке под густой куст прибрежной ивы, нависшей над водой, Кондрат попробовал прицелиться в то место, где должны кормиться изюбры. Обломав несколько мешавших ему веточек, он положил винтовку между ног и, усевшись поудобнее на куске кабаньей шкуры, приготовился к долгому ожиданию.
Зеркальная поверхность залива отражала неясные контуры прибрежного леса. Изредка на водной глади появлялись круги: это мелкая рыбешка хватала упавшую ночную бабочку. Послышался посвист птичьих крыльев, и парочка мандаринок опустилась на воду недалеко от Кондрата. Зоркие птицы заметили притаившегося охотника и замерли в напряженных позах. Затем они медленно поплыли к противоположному берегу и принялись искать корм на мелководье.
До восхода луны было еще далеко, когда нетерпеливый молодой охотник, не дождавшись изюбра, выплыл из своего укрытия и, беззвучно пошевеливая двухлопастным веслом, направился к руслу реки. Войдя в узкую извилистую проточку с высокими берегами, поросшими вейником и свидиной, он стал медленно спускаться вниз. Течение прижимало оморочку к берегу, и тогда Кондрат отталкивался веслом. На одном из поворотов протоки течение кружило над глубоким омутом, оморочка остановилась. Осматривая берег, охотник уловил движение крупного зверя в прибрежных зарослях. Взошедшая луна осветила мокрые от росы заросли вейника и прибрежные кусты. Предвкушая скорую добычу, Кондрат приготовился к выстрелу. Скорее бы выходил пантач на чистое место. Стрелять зверя, стоящего в зарослях, он не должен — таков неписаный закон амурских зверобоев. От долгого напряжения руки молодого охотника начали дрожать, а изюбр все не выходил из-за тенистого куста. Видно, он заметил оморочку.
Страстно молил в мыслях охотник невидимого зверя выйти на чистый берег, а уж он с такого расстояния не промахнется, и великолепные панты, к его гордости, окажутся в оморочке. И зверь словно внял мольбе молодого зверобоя, неслышно вышел из-за куста и, раздвигая с легким шелестом высокую траву, остановился у самой кромки обрывистого берега.
Но что сковало движения удалого охотника? Почему не сгибается палец на спусковом крючке и грохот выстрела не сотрясает ночную тишину? Перед изумленным взором Кондрата, высвеченный яркой луной, стоял могучий тигр. Он, как и человек, охотился за изюбром и не ожидал встречи с опасным конкурентом. В те несколько мгновений, пока они рассматривали друг друга, в душе охотника боролись разные чувства: страх и жгучее любопытство, радость созерцания великолепного зверя и желание добыть его.
Победили радость и любопытство: он опустил карабин и, затаив дыхание, наблюдал за тигром. Царственный зверь беззвучно скрылся в прибрежных зарослях, как призрачное видение. Вздохнув с облегчением, Кондрат положил карабин на дно оморочки, взял в руки весло и поплыл к табору.