Когда лучше горе горевать, беду бедовать

Когда лучше горе горевать, беду бедовать (сказка)

Было это чуть попозже тех дней, когда наши прадеды жили, чуть пораньше, чем мы с вами живём.
Так вот, в те времена жили-были два соседа, два богатых купца. Дома их на одной улице стояли, один супротив другого — дверь в дверь, окошко в окошко глядели. Да не столько оконца гляделись, сколько купеческий сын с купеческой дочкой через улицу переглядывались.
Приметили это купцы-отцы и решили своих детей поженить. Построили им в хорошем месте, над рекой, усадьбу и всякого добра дали.
Живите, детки, не горюйте!
Ну, зажили купеческая дочка с купеческим сыном. Друг на друга не нарадуются.
Вот однажды слышат — грюк-грюк! — в ворота.
— Кто бы это в такую позднюю пору, в глухую ночь-полночь к нам пожаловал? — говорит молодая.
— Пойду посмотрю, — отвечает молодой.
Подошёл к воротам, спрашивает:
— Кто там?
— Это я, ваша Доля.
Открыл он ворота — любопытно же на свою Долю посмотреть. Видит, и правда, стоит Доля. Ни молодая, ни старая, а одета по-чудному: с правого бока грязные рваные лохмотья, с левого — пышные одежды золотом шиты.
Говорит ему Доля:
— Бедность и богатство рядом ходят, горе да радость друг друга сменяют. А тебе с, женой на роду написано полжизни мыкаться, полжизни как сыр в масле кататься. Так скажи: когда хочешь беду бедовать? Смолоду или под старость?
И думать нечего, — отвечает купеческий сын, — сейчас хочу жить хорошо, пока молод. А уж в старости всё равно, что будет. Далеко ещё до неё, что вперёд загадывать!
Помолчала Доля. Потом говорит:
— Ты за себя сказал, а ведь я у вас на двоих одна. Иди, с женой посоветуйся.
Пошёл купеческий сын, всё жене рассказал. Жена иначе рассудила:
— Горе да беду не надо откладывать. Лучше смолоду их избыть, пока сила есть. К старости кости покоя запросят.
Подумал муж и согласился. Так и сказал Доле. В ту же ночь загорелась их усадьба, неведомо отчего. Только и успели в чём были из дома выскочить.
— Что ж, — сказали родители, — неужто мы своим детям в беде не поможем?!
Сложились и отстроили новый дом. С первым не сравнять, а всё же жить неплохо.
Да недолго и этот дом простоял. Разлилась в ту весну река небывалым разливом, подмыла берег и снесла дом купеческих детей начисто.
Что делать?! Опять отцам забота. У них уже и денег маловато осталось. Купили они им старый домишко, что от ветхости еле держался.
Трёх дней не прошло, налетела буря, сорвала крышу, занесла невесть куда, а стены по брёвнышку развалила.
Жена говорит мужу:
— Сами мы время беде выбрали. Не будем нашей долей отцов обездоливать. Пойдём куда глаза глядят.
Сняла она с пальца серебряное колечко, пополам разломила. Сняла с шеи платочек, надвое разорвала. Половинку себе, половинку мужу.
— Вот, — говорит, — храни как зеницу ока, чтоб по этим половинкам мы всегда друг друга признать могли. Радость нас свела, а беда, того гляди, разлучит надолго.
И правда, разлучила их беда.
Шли они по дороге, притомились, проголодались. Муж говорит:
— Нет моей силушки дальше идти.
Жена отвечает:
— Ляг на травку, полежи. Я твой сон посторожу.
Заснул муж крепко, ровно на мягкой перине. А жена подумала: «Что ж я так сижу, чего ожидаю? Сбегаю в лес, хоть грибов да ягод пособираю. Всё с голоду не пропадём!»
От кустика к кустику, от дерева к дереву — берёт грибы и ягоды. Сама не заметила, как забрела в глушь лесную, в топь болотную. Хотела назад повернуть, да не знает, в какую сторону. Кричала, аукала — ни ответа, ни привета…
Три дня блуждала, три ночи в лесу ночевала. Потом увидела тропку неприметную, по ней пошла. Привела её тропка на просеку, просека — на широкую тропу, а уж там она на торную дорогу выбралась.
Так и потеряла мужа.
Хлебнула она горюшка полную чашу, ни капельки мимо уст не пролилось. В няньках за кусок хлеба ночи не спала, чужих детей колыхая. Чужие стены белила, не свои полы скребла, бельё по людям стирала. И не год, и не два так пролетели…
Да вот пришла как-то в богатую усадьбу и нанялась там в судомойки. Владел той усадьбой старый пан, что на свете один, как перст, остался. Деток не было, а жена померла.
Смотрит пан — хорошая женщина новая судомойка, нрава тихого, а уж работница!.. Не найти таких. Вся челядь давно спит, она свою работу кончит, ходит по дому, чистит да прибирает. Ну, он ей всё хозяйство и доверил, все ключи отдал.
Жить бы ей и радоваться, а она каждую ночь втихомолку плачет. Полколечка слезами обольёт, половинкой платочка слёзы утирает. Беда с нуждой вроде бы отвязались, да горе неотвязное всегда при ней. Где-то муженёк дорогой, каково ему живётся, доведётся ли свидеться?..
Жена про мужа ничего не знает, а мы всё знаем и вам поведаем.
В тот давний день проснулся купеческий сын — жены нет, будто и не было. Ни следа, ни знака… Только и осталось у него памяти, что полколечка серебряного да полплаточка узорного. Носил он их, как ладанку, в мешочке на шее.
Ждал он, ждал жену, не дождался. И побрёл один путём-дорогой. Идёт от села к селу, как проголодается, нанимается поработать. Да любой хозяин понимает, что на голодное брюхо много не наработаешь. Первым делом велит накормить батрака получше. Наестся купеческий сын, тут ему и спать захочется. Ляжет вздремнуть и проспит до вечера. А уж вечером нового работника подзатыльничком со двора провожают.
Вот он и говорит себе:
— Что я за человек такой! Просить стыжусь, красть боюсь, работать ленюсь! Надо по-другому жить. Теперь, как наймусь, ни есть, ни спать не стану, пока весь урок не выполню.
Взялся он вскоре сено возить. Хозяин с женой сена полный воз наложили, он наверх взгромоздился. Едет по дороге, а на обочине ворона сидит. Вдруг захлопала крыльями ворона и перед самой мордой лошади дорогу перелетела. Молодая была та лошадь, пугливая, как шарахнулась в сторону, так купеческий сын с воза скатился. А лошадь почуяла, что вожжи отпущены, да и понеслась по дороге вскачь. Бежит за ней купеческий сын, «стой! стой!» кричит. Рванул рубаху на груди, чтоб на бегу легче дышать было, и оборвал шнурок с заветным мешочком. Шагов двадцать пробежал, прежде чем спохватился. Не стал за лошадью гнаться, повернул назад—подобрать мешочек. А тут, откуда ни возьмись, та самая ворона. У него — ноги, у неё — крылья, где ему с ней в проворстве равняться! Хоть на полшага да опередила ворона купеческого сына, подхватила драгоценный мешочек и была такова.
Заплакал он, на всё рукой махнул — лошадь не догнал и к хозяину не вернулся.
«Раз так, — думает, — пропадай моя головушка совсем! Не место мне с людьми. Пойду в тёмный лес с волками да с медведями жить».
И свернул с дороги в бор. В такую пущу забрёл, что всю одежду ободрал. А уже в лесу смеркается, вот-вот ночь застигнет. Вдруг вдали огонёк мелькнул. Он на тот огонёк и пошёл. Выбрался на полянку, видит — под елями изба стоит и окошко светится.
Хоть и ушёл купеческий сын от людей, а людям обрадовался. Постучался в дверь, порог переступил.
Чудно ему показалось: одни мужики в избе, молодые, здоровые. За столом сидят, на серебряном блюде едят, золочёная чарка у них по кругу ходит. Двенадцать человек насчитал купеческий сын, а хозяйки не видно.
— Кто таков? Откуда явился? С чем в гости пожаловал? — опрашивают его.
Ну, купеческий сын и рассказал всё как есть.
— Вот и решил, — говорит, — с медведями да с волками жить…
Те смеются:
— Зачем тебе волки, живи с нами, мы не лучше волков.
— А кто же вы такие?
— Как кто? Разбойнички честные!
— Ну что ж, — отвечает купеческий сын.
И остался с разбойниками.
Ночь проспал, день прожил, а вечером говорят ему разбойники:
— Завтра на дело пойдём.
— А какое дело? — спрашивает купеческий сын.
— Да видишь, справа от леса, в селе, ярмарка была. Так самый богатый купец, что на той ярмарке много денег наторговал, мимо нашего леса к себе в город поедет. Вот мы его карманы и выпотрошим.
— А с купцом что будет?
— Известно, что будет. Зарежем купца.
Легли они спать, в двенадцать глоток захрапели. А купеческому сыну не спится. Как же так человека зарезать, живую душу сгубить?! Недоброе это дело!
Встал он потихоньку, прокрался в дверь. Ночь лунная, светлая. Пошёл он прямо, на дорогу выбрался, вправо свернул. К утру добежал до села да как раз вовремя. Богатый купец уже лошадей запрягает, домой ехать.
— Здравствуй, добрый человек, — говорит купеческий сын. — Прими от меня совет: не езди короткой дорогой, что мимо леса лежит, поезжай окольной. Хоть и дальше, да вернее.
— Почему так? — купец спрашивает.
— Тебя на той лесной дороге разбойники ждут-поджидают.
— А ты откуда знаешь?
— Так ведь я сам разбойник.
— Как же я разбойнику поверю? Может, ты меня заманиваешь!
— Нет, не заманиваю. Я не настоящий разбойник, со вчера к разбойникам пристал. Кабы они только грабили, так ещё полбеды. А они, душегубы, зарезать тебя задумали.
Тут купец и поверил. Вынул кошель, хотел ему денег дать. Купеческий сын спрашивает:
— И много ты мне дашь?
— Да полвыручки не пожалею, а выручка немалая. Покачал головой купеческий сын и говорит:
— Ты глянь на меня. Как скажешь — молод я или стар?
— До старости тебе ещё далеко! А в сыновья мне, пожалуй, уже не годишься. Разве что в младшие братья…
— А мне присуждено полжизни бедовать, горе горевать. И та половина ещё не прошла. Оно и выходит, что мне большие деньги ни к чему. Дай мне с выручки полтину. Я и пойду себе.
Попрощался с купцом, пошёл. Идёт и думает: «С разбойниками я не ужился, так и с волками мне не житьё будет. Придётся, видно, научиться работать как следует».
И научился. Стал на все руки мастер: старое починить, новое сколотить — всё умел.
Вот раз нанялся он к богатому мужику, который собрался новый амбар поставить. Мужик послал его лес для постройки валить. Повалил он стволов сколько нужно. Одного бревна не хватает. Присмотрел дуб потолще да повыше и давай топором махать. Свалился наконец дуб на землю, сучья обломал, верхушкой о землю грянулся. Видит купеческий сын — на верхушке гнездо воронье, а в гнезде что-то белеется. Подошёл поближе и не знает, то ли верить своим глазам, то ли не верить. Тот самый мешочек в гнезде, что ворона когда-то унесла! Схватил он его и к груди прижал.
«Верно, — думает, — срок нашим бедам кончается! Верно, жена через столько лет знак мне подаёт!»
Отвёз брёвна, хозяин спрашивает:
— Может, останешься амбар ставить?
— Нет, — отвечает, — мне теперь недосуг!
Снова отправился купеческий сын и не знает, долог ли тот путь будет или короток. Долог ли, короток ли, а прибрёл он однажды вечером к незнакомой панской усадьбе и ночевать попросился. Слуги его не пускают, прочь гонят.
— Нам не до гостей, — говорят, — у нас пан болен, может, до утра не доживёт.
Вышла тут ключница, молча посмотрела на него, потом сказала слугам:
— Куда вы прохожего человека на ночь глядя гоните? Я его сама накормлю да на лавку кожушок брошу.
Подаёт она путнику еду, а сама расспрашивает, откуда он да куда. Голос у неё ласковый, лицо приветливое.
«Эх, — думает купеческий сын, — не искал бы я свою жену, к этой бы посватался!»
И стал он ей рассказывать всё как было, что сперва случилось, что потом. А под конец показал ей мешочек с половинкой серебряного колечка, с половинкой узорного платочка. Тут ключица встала и прочь пошла, ни слова не промолвив. Да скоро вернулась и подаёт ему полколечка серебряного и полплаточка узорного.
— Неужто, — говорит, — не узнал ты меня, муженёк милый? А я тебя сразу узнала, едва ты порог переступил.
Приложила половинки, они и срослись. Колечко ей на палец само наделось, платочек на шею сам повязался.
— Так и мы с тобой, — жена сказала. — Полкольца не кольцо, полпары — не пара. Кончилось наше горе-гореванье. Одолели мы невзгоды, беды перетерпели. Теперь не разлучимся с тобой во веки. А вдвоём ничего не страшно.
За беседой не заметили, как и ночь прошла. А на заре позвали ключницу к старому пану.
Собрались у его постели все слуги. Тут он ей своё последнее слово сказал:
— Была бы у меня дочка, и та бы так мою старость не покоила, мою немощь не лелеяла, как ты, голубка. И за то оставляю тебе всё, что нажил, да всё, что от отцов-прадедов досталось.
Сказал так и вздохнул в последний раз.
Поплакала она над ним, поминки хорошие устроила.
С тех пор жили они с мужем в счастье. Хозяйство вели с разумом — чтоб самим не беднеть и людей не обидеть.
Видно, их Доля тем боком к ним повернулась, что не лохмотьями прикрыт, а богатыми одеждами украшен.

— КОНЕЦ —

Белорусская народная сказка с картинками. Иллюстрации